Разящий клинок
Шрифт:
Калли состроил гримасу:
— С утра не наберется и десяти человек, годных для службы.
— Попомни мои слова, — повторил Уилфул и проникновенно рыгнул.
Красный Рыцарь проводил загадочную леди Зоуи до самой двери. Если он и заметил, что по пятам за ними крались через дворец шесть дюжих, в шрамах, нордиканцев, то виду не подал. А если обратил внимание на то, что по мраморным коридорам за ними проследовали уже сэр Алкей, его мать леди Мария и длинная вереница фрейлин, переодетых слугами, затаивших дыхание, то и на это ничего не сказал.
У
Она улыбнулась.
— Я ожидала от прославленного воина большей смелости.
— Я смел, только когда мне платят, — ответил Красный Рыцарь, стискивая ей кисть. — Да и окружение не способствует, — тихо добавил он.
Она всмотрелась в сумрак длинного коридора и неожиданно вздрогнула.
— Ах, — выдохнула и скрылась в покоях.
Он успел заметить сомкнутые ряды горничных, которые приготовились забрать ее одежды; уловил аромат духов, а потом дверь захлопнулась перед его носом.
Пастушок стоял и глазел на заставу, выставленную на Фракейской дороге. Там было двадцать солдат герцога Андроника, пара вооруженных аристократов и шесть истриканцев с короткими луками. Мальчуган сжевал яблоко и повел через заставу своих овец. Он был немым и разыграл целую пантомиму, а караул грубо заржал, забрал двух овец себе на обед и пригрозил побить пастушка, если поднимет шум.
Не спуская с них глаз, он поплелся к стоянке на соседнем косогоре.
С последним лучом солнца к заставе подкатил фургон.
Пастушок достал из травы сперва одно, затем второе метательное копье, а следом приготовил меч.
Как только фургон — принадлежавший городскому мяснику — миновал заставу, послышался стук копыт. Солдаты вскочили и схватились за оружие, но все произошло слишком быстро, и все они в считанные секунды кто умер, кто угодил в плен.
Прикрывавшие дорогу истриканцы были закаленными жителями степей, ханскими подданными. Они не стали сражаться — рванули на север, благо сидели в седлах.
Пастушок и еще дюжина мужчин и женщин, которые миновали заставу за последние двое суток, напали на истриканцев и фургон, двоих захватили в плен, а остальных перебили.
Вытерев копье об одежду покойника и забрав его кошелек, Дэниел Фейвор трусцой спустился с холма к Гельфреду, который в угасающем свете восседал на коне посреди дороги.
— Молодцом, — кивнул Гельфред.
Дэниел усмехнулся.
— Я уж думал, они меня побьют. И все прикидывал, долго ли продержусь, пока не дам сдачи.
— Я прочел пару молитв, — признался Гельфред.
— Ты видел тот фургон, который прорвался?
— У него был пропуск, — сказал Гельфред. — Я допрошу их отдельно.
Двумя часами позже герцог сидел и музицировал во дворе в обществе Алкея и отца Арно. Горстка стойких все еще танцевала — включая вконец замученного сэра Йоханнеса и очень юную морейскую девушку.
— У вас с нею будет любовь? — спросил поэт.
— Кого ты спрашиваешь —
— Но вы же, бесспорно, мужчина, с мужскими аппетитами и желаниями, а не пара звонких титулов и каркас из доспехов, — ответил Алкей. — Боже, я пьян. Не обращайте внимания.
Отец Арно посмотрел на герцога воплощенной совестью, которой, как полагало большинство его присных, тот не имел.
— Вам, часом, любезные джентльмены, не известен ли псалом «Et non est qui adjuvet» [36] ?
Те сыграли, а после все выпили вина. Народ зааплодировал.
— Она следит за вами из библиотеки, — заметил отец Арно.
Рядом с ним возник сэр Гэвин с маленьким барабаном.
— Меня примут в компанию, если сыграю?
— На барабане? — удивился его брат.
36
«А помощника нет». Псалом 21.
— Дело, кажется, нехитрое! — рассмеялся Гэвин.
— Так или иначе, тебе не нужен инструмент, чтобы присоединиться. Достаточно целибата, — сказал Алкей.
Отец Арно поперхнулся вином. Он отхлебнул еще, вытер подбородок и покачал головой.
— Пусть кто-нибудь выберет песню, — распорядился капитан.
— Ваша очередь! — уперся Алкей.
— Может, «Tant Doucement»?
— Это обязательно? — осведомился священник.
— Она тебе не нравится? — спросил Алкей.
— Кто, принцесса? — откликнулся Гэвин. — Мой брат весьма разборчив. Наверное, он отдал свое сердце...
Его пихнули в ребра совсем не по-братски, и он оказался к этому не готов.
— Какого хрена! — вспылил он не по-рыцарски, но очень убедительно по-братски.
— Мой брат хотел сказать, что я был всей душой за духовенство, но там настаивали, что я люблю Бога, а на свете есть вещи, про которые я лгать не могу.
Отец Арно отвернулся.
— Ты злая скотина, — сказал Гэвин, расхохотался и хлопнул брата по спине. Капитан глубоко вздохнул.
— Это правда, — ответил он. — Так оно и есть.
Развернувшись на пятках, он пошел прочь. Священник проводил его взглядом.
— Мы так или иначе не знаем, — сказал Алкей.
Гэвин проследовал за братом в конюшню, поднялся по длинному пандусу на второй этаж, и деревянный пол отозвался гулким эхом его шагов. Брат стоял возле своего коня в почти полной темноте.
— Двухэтажные конюшни бывают только у императоров, — сказал Гэвин.
Тишина.
— Прости, но видишь ли, когда приходится быть сильным, выносливым и командиром в придачу, никто вокруг не разберет, какого дьявола ты печалишься, гневаешься или хрен знает что еще. — Гэвин улыбнулся. — И можно ли мне заметить, что у тебя, какие бы ни одолевали заботы, нет на теле отметины Диких? На мне чешуя. Все время. Мэри увидела ее и... — Гэвин осекся. — Ты меня слушаешь?