Разящий клинок
Шрифт:
На свете было много вещей, которых он не сделал бы ради денег.
Он зашел с другой стороны.
— Для Тикондаги вам понадобятся солдаты, — сказал он. — Хуранцы помогут, если мы поможем им первыми, против их врагов. — Он подался ближе. — Вы слышали слова хуранского воина. Тикондагский гарнизон больше, чем все ваши люди и мои матросы вместе взятые.
Он посмотрел на Люция. Тот кивнул. Де Марш не знал, преподнес ли он рассказ как выдумку, но нуждался в этруске.
Сэр Хартмут снова потер подбородок. Де Маршу показалось, что он слишком долго задержался взглядом на Люции, но тот в итоге повернулся
— Хорошо, — сказал сэр Хартмут. — Я поступлю по-вашему. В конце-то концов, если дело не выгорит, мы всегда возьмем селение штурмом. Палисады у них жалкие.
После обещания военной помощи дела завертелись, и де Марш набил трюм шкурками и диким медом за пять дней, пока сэр Хартмут обучал своих солдат управлять легкими туземными парусниками и воевать на воде. У него были три небольшие галеры, разобранные в Галле на пронумерованные брусья и предварительно раскроенные доски — солдаты собрали их воедино. Все три были оснащены тяжелыми носовыми баллистами и парой арбалетов.
Сразу за островом сливались три большие реки, две из которых струились с севера и доносили запахи мест еще более диких — аромат сосновой хвои, снега и скал. Хартмут натаскивал солдат в огромном водоеме под водопадами.
Через неделю он встретился с де Маршем за обедом в кормовой каюте флагмана.
— Как подвигается торговля, господин купец? — осведомился он.
Де Марш поднял брови.
— Коль скоро вы были любезны спросить, сэр рыцарь, мы потрудились неплохо, но могли и лучше. Конфликт между Северным Хураном и Южным отпугнул многих торговцев мехами — пришедших из-за Стены. Поговаривают, что морейцы и платят больше, и товары у них посолиднее. У меня меньше гигантских бобров, чем хотелось, а белых медведей, которых так ценят при дворе, и вовсе наперечет.
Сэр Хартмут налил капитану вина. Кормовая каюта была небольшая и уютная, как дамский будуар, с красивыми дубовыми панелями в дубовом же каркасе, благодаря которому они сдвигались и раздвигались по погоде, сохраняя великолепный вид. Бочонок с крепленым вином сверкал бронзовыми обручами, как воплощение гостеприимства, а низкий дубовый стол был застеклен настоящим стеклом хитроумной выделки, чтобы держаться на море. Роскошь каморки резко контрастировала с обстановкой, которая могла сложиться снаружи — словно клочок королевского двора или часовня, утоляющая печали.
Сэр Хартмут выказывал безразличие к роскоши, но де Марш подумал, что грозный рыцарь просто воспринимает ее как должное и само собой разумеющееся.
— В Южном Хуране остались меха? — спросил тот небрежно. — И им никак их сюда не доставить?
Де Марш решил не развивать тему торговли мехами.
— Южному Хурану незачем здесь торговать, — сказал он.
Хартмут откинулся на спинку и рассмеялся.
— Но их можно заставить! Несколько сотен язычников-варваров, проклятых Богом? Вам хочется склонить меня к войне с этими южанами — отлично, я склонился. Давайте это устроим. Время года уже очень позднее, нам придется действовать быстро.
— У нас есть суда, ваши солдаты и мои матросы, а Северный Хуран выделит нам еще двести воинов, — сказал де Марш. — Могу я предложить план кампании?
Сэр Хартмут жизнерадостно улыбнулся.
—
Они выпили.
— А второй тост — за выгодную войну! — хохотнул он. — Пришлите ко мне хуранских вождей, пусть выслушают мои распоряжения.
— Сэр Хартмут, Пришедшим из-за Стены не приказывают, — возразил де Марш.
— Вы — нет. А я приказываю. Пришлите их.
Зима была так близко, что каждый порыв ветра казался Туркосу божественным предупреждением — гони, мол, во весь опор. Достигнув сухой земли, он помчался галопом и подгонял кобылу, как никакую другую лошадь. Но она вела себя молодцом, словно благодаря его за спасение от рхуков.
Туркос никогда не давал лошадям кличек, ибо они так и мерли под ним, но эта заработала себе имя и к возвращению в Непан’ха уже звалась Афиной.
— Ты самая умная лошадь на моей памяти, — сказал он и скормил ей все, что влезло, — медленно, чтобы не вспучило и не случилось колик.
Он снова встретился с Прыгучей Форелью, и они перекурили. Она была из старого народа, как и его жена, и поначалу он плохо разбирал ее беглый хуранский — от усталости у него туманилось в голове. Но она была терпелива, гостеприимна, и он, осушив чашку ее чая, обнаружил, что все понимает прекрасно.
— Мои так далеко не заходили, — сказала она, когда он описал свой маршрут. — От Длинной топи до Священного острова меньше десяти миль. Край сэссагов.
— Там, откуда виден Священный остров, мне встретился незнакомый замок.
Туркос набросал рисунок на бересте.
Она взглянула.
— Это Ба’ат. Большой город сэссагов.
— Он разрушен. На улицах трупы.
Он отвернулся, ибо картины разорения не отступали: замерзшие лужи, обугленные стропила и обглоданное волками тело ребенка — слишком маленького, чтобы даже выглядеть человеком.
— Он был там, — неожиданно молвила Прыгучая Форель. — Он является как старейшина и зовется Знатоком Языков. — Она взглянула на Туркоса, прищурившись. — Он считает нас детьми и глупцами. Но выступил с угрозами. И молодым нравятся его обещания. У него весьма своеобразные посулы. — Она вздохнула. — Если мы схватимся с ним, то нам конец. Но если не схватимся... — Она пожала плечами.
— А что же сэссаги? — спросил Туркос с некоторым нетерпением.
Он спешил, но в то же время нуждался в любых, даже отрывочных сведениях.
— Они выделили ему воинов, — ответила она. — Им пришлось это сделать ради самосохранения. Теперь он скрывается, и до меня доходят слухи, что он навещает Северный Хуран.
Туркос два месяца это слышал.
— И? — подстегнул он ее.
— Тебе виднее, имперец. У Северного Хурана появился новый союзник — на Великой реке стоят новые корабли и много каноэ, полных воинов. Те, кто возвращается с рынка из Мон Реаля, говорят, что галлейцы скупают все меха, какие им приносят, но не по ценам альбанских купцов в Тикондаге, а товары не так хороши, как ваши, морейские. Но в этом году альбанских купцов не видно. А тем, кто с запада, не хочется тащиться до имперских факторий, чтобы продать меха. Но кое-кому хочется.