Разящий клинок

Кэмерон Майлз

Мэг взяла своего кавалера за локоть и вытащила из комнаты, помахав поверх головы Изюминки.

Та же тем временем подарила новоиспеченному герцогу поцелуй.

— Ты меня не запугаешь. Я рыцарь. Слышала, у тебя выдалась скверная ночь. У нас тоже.

— Вообще-то я выспался, как не случалось две недели. Ступай и приляг, женщина.

Она помотала головой.

— Не могу. Майкл назначил меня на эту вахту, и я дежурный офицер. — Она усмехнулась. — Дежурный офицер! По-твоему, я устану?

— Нет, — согласился капитан. — Как дела с чтением и письмом?

—

Не очень, — поморщилась она.

Герцог показал на лежавшие рядом свитки.

— Видишь? Этим должны заниматься дежурный офицер и капралы, а большую часть работы делаем мы с Майклом. Нашим офицерам не обязательно читать и писать. Понятно?

Она отсалютовала:

— Так точно, милорд герцог!

Хихикнув, она вышла за дверь.

Вернулся сэр Майкл. Он повалился на стул.

— Давай, если можешь, — сказал он.

Герцог кивнул.

— Собери офицеров. Оставь Изюминку здесь — на нас могут в любую минуту напасть, и я хочу, чтобы дежурил надежный человек. Я знаю, что ты об этом уже позаботился, мне просто приятно снова напрячь мозги.

Сэр Йоханнес бранился, а сэр Милус выглядел на свои подлинные годы, но оба явились в доспехах. В сопровождении пажей они пересекли внешний и внутренний дворы, поднялись по двум лестницам и с лязгом, шаркая, пошли по коридору, который показался им чуть ли не длиннее, чем путь от Лиссен Каррак. Наконец они остановились у темных дубовых дверей, густо покрытых резьбой.

На страже стояли два нордиканца. Они воздели и сдвинули топоры, улыбнувшись в длинные бороды.

— Да здравствует император! — произнесли они хором.

Герцог, застигнутый врасплох, оглянулся и только после этого понял, что имели в виду его.

— Я тоже еще отчасти учусь, милорд герцог, — донесся из комнаты голосок.

Дочь императора сидела на дубовом стуле с низкой спинкой и отделкой из слоновой кости. На принцессе была длинная алая юбка и шелковая пелерина, которая, казалось, меняла цвет на свету — от багрового до бледно-зеленого. В волосах прятались три павлиньих пера, вуаль была из почти прозрачного шелка. Миндалевидные глаза напоминали густой черный бархат, а волосы блестели черной парчой в свете столь многих свечей, что помещение выглядело объятым пожаром. Герцог осознал, что каждая двойная пара свечей висит перед бронзовым зеркалом, которое множит и множит золотой, с кирпичным оттенком свет. Тот не был похож на дневной — скорее, напоминал предвечерний на исходе великолепного летнего дня.

Герцог снова распростерся на полу и застыл. Под книжным шкафом, за ногами принцессы, обутыми в прежние красные шлепанцы, виднелось что-то круглое, золотое.

От нее исходил тот же аромат.

В этой комнате подмели хуже, чем в тронном зале, и пыль под узорными шкафчиками собралась в количествах возмутительных; сами же шкафчики были этрусской работы, а узоры — кропотливой подделкой под груды книг, астролябии, рулоны карт, герметические и научные инструменты, одетые в золото и мореное дерево; в кирпичном свете они выглядели настолько правдоподобно, что при поверхностном взгляде сходили за всамделишные.

Новоиспеченный

герцог подумал, что все это нуждается в чистке и смазке китовым жиром.

— Не выражайте покорности никому, милорд герцог, помимо престола, — сказала принцесса. — Я всего-навсего императорская дочь и не уверена, что достойна подобного, даже сидя на троне.

— Напротив, ваше высочество, красота ваша неизменно понуждает выражать глубочайшую преданность, — возразил герцог.

Женщина с ножницами хлопнула в ладоши.

— Не сомневаюсь, что эта лесть произведет благоприятнейшее впечатление, — проговорила принцесса с ноткой веселости, прорезавшейся в ровном тоне.

— И мне так кажется, — ответил герцог. — Могу я встать?

— Возможно, мне стоит оценивать полную силу моей красоты по тому, сколь долго вы готовы лежать у моих ног в пыли.

— Вы, часом, не потеряли золотую пуговицу в форме соколиного колокольчика? — осведомился он.

— Откуда вы вытащили это словечко — «букелларии»? — спросила она. — Шум, который поднялся после пленения отца, был лишь ненамного больше того, что наделали вы, назвавшись главой букеллариев.

Она улыбнулась, и ее кремовое лицо чуть просветлело.

— Но вы же знаете, что оно значит, — заметил герцог.

— Повторяю: я понемногу учусь. А вы? Знаете, почему вам отсалютовали нордиканцы? — Она кивнула. — Нам будет очень трудно беседовать, если вы останетесь лежать на полу.

— Если бы ваше высочество потрудилось провести день в доспехах на жалкой кляче верхом, истребляя недругов вашего высочества, то оно, как и я, сочло бы весьма уютным пол имперской библиотеки.

— Что ж, если вы настаиваете и хотите лежать, то да, у меня и правда пропала любимая пуговица.

Голос у нее был выверен, отлично поставлен и отыгран, как у актрисы или великой певицы. Он звучал почти колдовски.

Герцог медленно встал, щадя правое бедро, и преклонил перед нею колено.

— Если кто-нибудь из слуг сумеет ее достать, то она, по-моему, закатилась под средний шкаф. И если за уборку в этой комнате отвечает какая-то горничная, то стоит проверить ей зрение.

Принцесса послала ему улыбку.

У него же на миг перехватило дыхание.

— Вы можете победить изменника и освободить моего отца? — спросила она.

— Да, — ответил он.

Он ощутил, как она прощупывает его герметически.

Герцог кивнул и очень, очень тихо произнес:

— В Альбе такое расценивают как крайнюю грубость. А то и покушение.

— Я отчаянная, — сказала она с обескураживающей честностью. — Там, где я восседаю, не действуют никакие правила.

Поочередно, одного за другим, они представили своих офицеров: он — наемников, она — придворных чиновников, военных и штатских.

— Я намерена обращаться с вами как с моим Мегасом Дукасом, — объявила принцесса. — Вы — главнокомандующий моих армий и флотов, хотя ныне они состоят из одной-единственной вооруженной галеры у имперского мола и войск, которые вы повидали вечером во дворце — в придачу к вашим воинам. И, наверное, вардариотам?