Реки не замерзают
Шрифт:
В последнее время в жизни Петр Варфоломеевич появилось много этих самых "нельзя". Но привык, стерпелся, и большие и маленькие "нельзя" его уже не тяготили. С маленькими, конечно, было труднее. Ну, что за беда, к примеру, яичко в пост съесть или кифирчика испить? Смешные запреты, но… нельзя. Если в этом себе слабинку дашь, то и в большем не устоишь. Таков закон. Вроде бы и жалко Терентьевича, пытающегося что-нибудь с завода уворовать — мелочь какую, ведь свойский мужик… но нельзя. Нельзя потворствовать воровству, чем тогда сам лучше? Назвался груздем, полезай в кузов; на вахте сидишь — пусть и не своему, но сторож. Терентьевич теперь недобро косится, бормочет что-то по углам, но в его смену нести не рискует… Однажды ночью Петр Варфоломеевич задержал целую группу "несунов": разобрали ценный японский прибор — и ну его через проходную по мелким частям. Остановил.
— Ведь как бывает, – объясняла Макрина, — ты просишь Заступницу нашу усердную помочь тебе, умягчить чье-то черствое сердце, раз другой, третий просишь, и Она, как скорая помощница, нисходит по твоим молитвам и касается Своей благословляющей десницей этого омертвевшего сердца. И то сразу оживает, как засохший цветок после дождя и откликается помощью на твою просьбу и нужду. Потом этот человек и сам может быть удивляться будет, с чего это он вдруг тебе милость оказал. Но такова сила Божия, которая и мертвого способна оживить…
У входа в офис Грибова Петр Варфоломеевич замедлил, перекрестился, "Господи, благослови, Пресвятая Богородица, помоги", — попросил и тронул рукой большую стеклянную дверь. Охранники долго куда-то звонили, выясняя, действительно ли следует пропустить к Самому пенсионера такого-то. Трубка о чем-то невнятно шипела, и стражи с подозрительным прищуром с ног до головы оглядывали Петра Варфоломеевича. А тот оробел, даром что и сам-то был таким же охранником-вахтером. Хотел уж было сказать об этом, но не решился. А тут как раз и пропустили… Приемная, не в пример их директорской, была меблирована изящно, с иностранным вкусом: легкие удобные кресла и низкие столики с журналами для посетителей; широкие, как среднеевропейская равнина, секретарские столы, уставленные телефонами, компьютерами и прочей офисной премудростью; под стать всему — дородные стенные шкафы, заполненные книгами и толстенными папками. Петру Варфоломеевичу указали на свободное кресло и велели подождать, однако присесть он не отважился — больно хрупким показалось кожаное седалище — и подошел к книжному шкафу. Среди объемных фолиантов со сводами законов он тут же усмотрел два знакомых, тисненых золотом, корешка: жития святых Димитрия Ростовского за июль и сентябрь. "Ага, бывает тут наш брат, — подумал Петр Варфоломеевич, — им помогли, а они, значит, одарили благодетеля". Воодушевленный этой догадкой, он подошел к креслу и испытующе покачал его рукой за подлокотник.
— Да не бойтесь, они и слона выдержат, — пропыхтел сидящий рядом толстяк и ткнул свернутой газетой, которой только что помахивал перед лицом, в кожаное сиденье, — Италия — не какая-нибудь там Середка.
— Почему, и у нас могут делать, — возразил Петр Варфоломеевич, опускаясь в кресло.
— У нас только бананами могут торговать, — пренебрежительно просипел толстяк, — да и то африканскими.
Петр Варфоломеевич, хотя и не согласен был, промолчал и оглядел прочий, собравший по случаю в приемной народ. Рядом с толстяком примостились две скромного вида женщины, похожие на учительниц, далее — насупленная
— Примет до обеда или нет? — с сомнением покачал головой толстяк. — Сегодня вроде в настроении хозяин?
— А у меня на одиннадцать, — глядя на часы, показывающие уже одиннадцать с четвертью, поделился Петр Варфоломеевич, — сейчас, наверное, меня…
— А! — пренебрежительно махнул рукой толстяк. — Забудьте. Эти вон с девяти сидят, — он кивнул в сторону словно окаменевших учительниц, — и еще столько же просидят, будьте уверены.
— Я конечно не знаю, — пожал плечами Петр Варфоломеевич, — но ведь должен быть порядок…
— Это я не знаю, — оборвал его толстяк, — денег сунут в зубы или просто в зубы.
— А вы по какой надобности? — спросил Петр Варфоломеевич, предположив, что и сосед пришел к Грибову с какой-то просьбой.
— По самой насущной, — скривился толстяк, — вот думаю, уволят меня или премией поощрят? Работаю я у хозяина директором одного производства. Вроде и нормально все, но, с другой стороны, может место мое кому понадобилось? Вчера по телефону наорал, вызвал срочно. Вот и думай, зачем?
Тут на Петра Варфоломеевича накатило и обволокло густое парфюмерное облако. Он оторвал взгляд от собеседника и увидел как в приемную вплывает массивных размеров женщина, плотно упакованная в куцую во все стороны одежонку, уж слишком явно недостаточную для столь крупных габаритов хозяйки. Все, что оставалось вне костюмчика, неопрятно выпирало и колыхалось, как студенистое желе. Однако, женщину, похоже, это вовсе не смущало. Она уверено подошла к секретарским столам, постучала пальцем по своим ручным часикам и кивнула на дверь кабинета Грибова. Одна из секретарш отправилась к хозяину для выяснений, а обширная мамзель, кокетливо оглядев всех присутствующих мужчин, махнула из-за спины рукой: в приемную стайкой, как юные гусыньки, втянулись несколько молодых девиц в вызывающе коротких юбках. Парфюмерный запах совсем загустел, и Петр Варфоломеевич, сделав задумчивый вид, устремил взгляд на свои колени и незаметно зажал нос. Все же он успел заметить — или показалось? — что обложенные тушью глаза новых посетительниц внутри пустые, словно выедены червями — не глаза, а дыры, одним словом. Прогоняя это глупое видение, Петр Варфоломеевич все же озадачился: "А этим-то что тут надо?"
— Мамка привела новых абитуриенток, — зашептал толстяк ему прямо в ухо.
— Каких абитуриенток? — так же шепотом спросил Петр Варфоломеевич.
— Ну, — толстяк хихикнул, — девиц, для гостиничного бизнеса.
— А причем тут Грибов, — искренне удивился Петр Варфоломеевич, — Они-то что у Грибова будут просить?
— А чего им просить? — самодовольно ухмыльнулся толстяк. — Они у хозяина статья дохода, если и не основная, то достаточно существенная. Сейчас их сам осмотрит, ощупает и в дело направит…
Петр Варфоломеевич отвернулся сделав вид, что ему совсем не интересно слушать соседа. "Может и врет со злости, наговаривает? — мысленно успокаивал он сам себя. — Мало ли за чем люди пришли?" Однако на сердце у него стало как-то грустновато, да и стрелка часов перевалила за двенадцать…
Около часа пополудни, когда в кабинете у Ивана Сергеевича Грибова успели побывать и мамзель с девицами, и сосед-толстяк (выскочивший прочь как ошпаренный, с перекошенным красным лицом: может и правда в зубы получил?), и какие-то бритоголовые молодцы, шумно обещавшие кого-то завалить и заколбасить, Петр Варфоломеевич совсем загрустил и только мужественный вид закаменевших от ожидания учительниц, удерживал его на месте. А те, наконец, дождались…
— Вашу просьбу Иван Сергеевич частично удовлетворил, — сказала им улыбающаяся секретарша, — к сожалению принять он вас сегодня не сможет, но вот, — секретарша потрясла перед их глазами листом бумаги, — на вашем письме сам написал: выделить для детского дома одну бочку краски. Так что не напрасно сидели.
— Но зачем краска? — растерянно спросила одна из учительниц. — Нам же мебель заменить обещали, постельное белье, денег на продукты. А краска зачем?
— Ну, этого я не знаю, — спрятала улыбку разом построжавшая секретарша. — Краску можете получить на складе в любое время.