Режиссёр смерти: Последний дебют
Шрифт:
– Эта тварь упомянула мою сестрёнку Азизу. Я не знаю, как он узнал о ней, так как я никогда о ней никому не рассказывал, но это было жестоко по отношению ко мне.
– Рассказывай давай!
– Р-рассказть?
– Конечно! Нам всем очень интересно, чёрный доктор!
– ...в общем... – он запнулся и задрожал от прилива ужаснейших воспоминаний. – Нет, нет... Я...
– Рассказывай!
Табиб осмотрелся; все с интересом смотрели на него и ожидали.
– Ева, – внезапно для всех начал Борис Феодов, – звёздочка наша, этот гад не достоин твоей любви, ты ведь это сама прекрасно знаешь. То, что он помог тебе, не означает, что ты должна вечно любить его. Оставь
– Спасибо, господин Феодов... Но вы не знаете силу женской любви; я не мог так просто отречься от неё и отвернуться от того человека, что сделал для меня всё, когда остальным было всё равно. Но спасибо вам, правда. Я постараюсь не плакать, чтобы не пугать вас.
Ева лучезарно улыбнулась сквозь слёзы, что продолжали скоротечно течь из её красивых васильковых глаз.
– Я закончила. Передаю слово следующему.
– И-и кто же им будет? – в нетерпении спросила Илона, не обращая внимания на чувства Евы, которые она считала пустяком. – О, придумала! Эй, ты, чёрный доктор! Будь следующим, а то я вспомнила, как господин Затейников что-то сказал тебе, и ты весь побледнел. Он упомянул какую-то девушку... Кто она?
Табиб Такута посерел: глаза его потухли, руки задрожали, к горлу подступил колючий ком. Взяв себя в руки, он медленно начал говорить:
– Эта тварь упомянула мою сестрёнку Азизу. Я не знаю, как он узнал о ней, так как я никогда о ней никому не рассказывал, но это было жестоко по отношению ко мне.
– Рассказывай давай!
– Р-рассказать?
– Конечно! Нам всем очень интересно, чёрный доктор!
– ...в общем... – он запнулся и задрожал от прилива ужаснейших воспоминаний. – Нет, нет... Я...
– Рассказывай!
Табиб осмотрелся; все с интересом смотрели на него и ожидали.
– В общем... мне было девять, когда моя трёхлетняя сестрёнка погибла. Была осень, я в хорошем расположении возвращался со школы. Мама была на работе, дома находился только очень уставший отец, что следил за нашей непослушной и шумной Азизой. Я пришёл домой, но на мой стук никто не отозвался, а за дверью стоял странный шум. Я попробовал открыть дверь, и она оказалась открытой. Зайдя внутрь, я...
Он запнулся, тяжело дыша и смотря куда-то вдаль; взгляд его широко распахнутых от ужаса глаз был расфокусирован, губы дрожали.
– Отец убил и расчленил мою сестру топором, потому что очень устал от шума. Тогда он был долгое время чрезмерно уставший и злой; кроме меня этого никто не замечал. Я предупреждал маму, но тщетно: она меня не слышала.
Когда отец убивал Азизу, я стоял в проёме двери и наблюдал за этим, не смея шелохнуться. После того, как это чудовище посмотрело на меня, я убежал прочь из дому, спрятался в подъезде и вызвал полицию. Ничего внятного я не сказал, кроме адреса. Вскоре отца арестовали, а мы с матерью переехали в Даменсток, и с тех самых пор я стал бояться крови и смерти.
– Но почему ты стал доктором?.. – в ужасе спросил Сэмюель.
– Мама настояла на этом, я же всегда мечтал стать художником. Я часто падал в обмороки на парах, потому меня прозвали «падучим», – Табиб опустил взор на пол. – Ей богу, если выживу, прекращу карьеру доктора и стану художником. С меня достаточно.
Коридор погрузился в панихидное молчание. Всем было невероятно жаль Табиба, которому в детстве пришлось пережить весь этот ужас.
– Ну, – причмокнула губками Илона, – жалко, конечно,
– Что?? Ты извинилась?? – округлились глаза у Бориса.
– Да, но не перед тобой, старый маразматик!
– Мне только сорок, какой старый?!
– Значит, ты выглядишь плохо!
– Хватит ругаться! – прервал их словесные баталии Сэмюель. – Мы Табиба слушали, а не вашу ругань...
– Я закончил. Спасибо за слова поддержки. Я надеюсь, что вы поняли, почему я так боюсь крови и падаю в обмороки. Просто... я часто возвращаюсь в тот день и сожалею, что не смог спасти Азизу. Она очень любила меня и... И, честное слово, больше никогда я не приеду на вызов, как доктор! Если я выживу, вы услышите обо мне, как о художнике.
– Хорошо! – согласились все.
– Кто следующий? – спросила Илона.
– Давайте дадим слово Петру? Кажется, он хочет что-то рассказать, – предложил доктор Такута.
– Тебе показалось, – ответил Пётр Радов, сложив руку на груди и жуя конец сигареты во рту. – Mais je peux vous dire quelque chose... (фр.: Но я могу вам кое-что рассказать...)
– Хорошо, только давай без иностранных фразочек, чтобы все всё поняли.
– Ладно-ладно, постараюсь. Да и рассказчик из меня, как из коровы бабочка, но, надеюсь, вы мне это простите, – Радов откашлялся. – Буквально три года назад я переехал в Даменсток; до этого я жил в Иафосе и преподавал в элитной школе иностранные языки. Ученики очень любили меня и называли самым лучшим учителем, ведь я пытался преподнести материал так, чтобы все всё поняли; в случае, если кто-то что-то не поймёт, они могли обратиться ко мне, и я без криков, ругани разжёвывал им материал. Я любил детишек, как и они любили меня... На всякие конкурсы меня звали, как конферансье, вместе со мной песенки пели, – в общем, я был местной звездой и очень гордился этим, пока не случилось нечто страшное...
Я в последний свой год преподавания вёл один седьмой класс... Помню: девочек было там больше, чем мальчиков, и все хорошие, открытые, радостные были; они меня любили, а я их любил. Из них часто многие оставались на дополнительные, они, так сказать, la connaissance etait recherche (фр.: стремились к знаниям). И девочка там была одна, круглая отличница, смышлёная, интересная, правда, был у неё значительный минус: влюблена она была в меня по уши, всегда в любви признавалась, подарки делала. А я что? Я пытался ей донести, что это неправильно, что так нельзя. Она хоть и была умной, но моих слов не слышала или не понимала, а, может, и не хотела понимать, не знаю.
Каждый вечер она звонила мне, просила помочь ей с уроками, а я, как учитель, помогал. Она была спокойная, тихая, вроде начинала понимать, что я не рассматриваю её как родственную душу. Потому спустя время она угомонилась со своей подростковой влюблённостью. Я тогда и расслабился, а зря.
В то время у меня был короткий роман с моей коллегой – молодой учительницей по истории. Мы были соседями, на работу вместе ходили, как в романтических книгах. Так вот... о нашем с ней романе узнала та девочка, расстроилась, расплакалась и убежала. Мы с коллегой долго искали её, разделились, потом и она пропала. Позже оказалось, что мою тогдашнюю леди убила та самая ученица, а труп нашли в женском туалете. Потом девочка эта спрыгнула с окна четвёртого этажа, оставив свой дневник, где она написала выдуманную историю нашей любви. Даже описывала moments intimes (фр.: интимные моменты), которых у нас даже быть не могло!