Резкий поворот
Шрифт:
Хруст, влажный и омерзительный, укол даже не боли, она ее сейчас запретила себе ощущать, лишь сухая реакция пропитанного и сформированного магией тела, какое сигнализирует о полученном повреждении. И еще пустота, словно из-под ног выдернули опору, словно опять зависла в полуматериальном состоянии между материальным миром смертных тварей и родным измерением. Но теперь нет источника волшебства, нет собственного сердца, что станет путеводной нитью между там и здесь. Тело падает аки подрубленное бревно, словно мешок с мукой или обрезками мяса, энергетика приходит в дисбаланс, а давно заготовленные страхующие и резервные каналы берут нагрузку на себя. Аура принимает вид распадающейся при гибели, во многом такой и являясь, а сущность ее переваривает сама себя, пытаясь гибнущей притворится, чтобы не добили.
Бесполезно — приходит к ней столь же сухое и лаконичное понимание. К неспособной даже испугаться, даже отчаяться, ибо
Она гибнет, но знает, что участь ее убийц предрешена — их бой, буйство энергий и скверны, сокрыто лишь все еще активным Цветом Любви, оскверненным и покорным лишь ей. Стоит ее бытию перестать, как прекратится и поддержка поля. Пусть не было масштабных чар, пусть даже не рухнула крыша и стены занимаемого ее убийцами здания, но скрыть свои следы они не смогут. Не хватит опыта, не хватит знаний и мастерства. Сигнальные чары центрального небоскреба их заметят и они, еще не отошедшие от давления реликвии или, в случае непробиваемого выблядка, от нанесенных ею ран, попадут в лапы защитникам Канберры или даже марионеткам Леотхт-Хоона, какой, так или иначе, закончит изначальный план, имеет на то все шансы даже в одиночку. Их план и создавался Владыками для того, чтобы шансы были у обоих, на случай если один не справится, предаст или будет переигран вторым.
Она не проживет достаточно долго, чтобы это увидеть, зато она будет знать об этом, умирая.
Но ей, искусно притворяющейся дохлым мясом, удалось прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как эта мразь, дрянь, мерзость, гниль, пустое и никчемное порождение людского семени вцепилось зубами в вырванное сердце своей матери, — какую она посмела предать, посмела убить собственную родительницу! — впитывая его силу, буквально поедая оную. Слишком много в теле демоницы было той силы, какую она вобрала из плоти и душ бесполезных дочерей своих, пожранных за время плена. Это стало мостом, обратной связью, благодаря какой мелкая дрянь повторяла сейчас то, что раз за разом делала ее мать. И ладно бы просто жрала силу, забирая те крохи, какие урвало бы ее мастерство и контроль! Она это тоже делала, но больше инстинктивно и даже не намеренно! Хуже иное — через сжатое в зубах сердце, истекающее черной кровью и отдающее накопленное могущество, она потянулась к тому, что было привязано к демонице, что было ей подарено и сделано неотъемлемой ее собственностью!
Цвет Любви, оскверненный, усиленный, потративший за эту краткую половину минуты их боя не меньше трети, а то и половины собственного запаса чуда, взлетел в воздух, выпутываясь из остатков шевелюры, неспешно опускаясь в дрожащую ладонь полукровки. И слышен ее хрипящий, дрожащий от боли и напряжения голос:
— Д-держу, merde, держу, г-господин! — Она поворачивается к уже куда ровнее стоящему ублюдку, на теле и верхних слоях ауры какого почти пропали следы оставленных ею ран, в тело какого втекает обратно каждая капля пролитой им крови, скрываясь внутри затягивающихся на глазах ран, улыбкой встречая направленный на нее серьезный и спокойный взгляд. — П-пока эта дрянь поет, нас никто не видит… никто не заметил схватку… нужно только… только убрать песнь, чтобы ее н-не слышали м-мы… есть!
Со стоном садится из лежачего положения повелитель ветров, едва не взлетая вверх и одуревшим взглядом осматривая случившуюся бойню, непроизвольно превращая свое тело в энергетическую форму частичного элементаля. Со стоном выходит из страстных видений полукровка-медуза, пытаясь встать на дрожащие ноги. Последняя из ничтожеств дергается всем телом, ощетиниваясь метательными
— Мне нет прощения, господин… — Одна из них, та, что с иглами, казалось, сейчас убьет себя от стыда, уткнувшись лицом в пол и выражая полное стыда раскаяние, но не успевает закончить фразу, как ее перебивает уже полностью исцелившийся ублюдок.
— Тихо. Всем тихо, вашу ж матерь! — Все затихли, даже архимагистр вернулся в материальную форму, а к предательской дряни от магистра потянулся канал прановой подкачки, отчего ее раны начали заживать, а резерв перестал опустошаться на контроль Цвета. — Камила — ты молодец. Как бы ни закончилась эта заварушка, но ты сполна отплатила мне за то, что когда-то я спас тебя и сестру, заслужив за это отдельную награду… кармический бумеранг, опять, блин. Кейко — я не приму твоей смерти в наказание хотя бы потому, что эта мерзость и мне мозги почти скрутила в бублик. А еще именно ты обучила Камилу, так что ее успех часть успеха твоего. И хватит тут валяться, чтоб вас всех! Быстро проверьте контур маскировки, уберите все следы боя, убедитесь, что наружу ничего не просочилось и нас прямо сейчас за задницы не станут брать коллеги этой твари! Камила, я вижу, как тебе тяжело, но подержи маскировку еще немного. И, ради богов, демонов и мировых идей гуманизма — растормошите Доброславу, я уже вывожу из нее ту дрянь, какой ее накачали!
Возможно было бы сказано еще много. Вероятно, это сказанное даже было бы крайне интересно послушать ее распадающимся сознанием. Но тут тело демоницы накрыло одновременно очень плотным, концентрированным и жарким пламенем, в какое тут же добавилось много некроса и даже немного энергии света. Этого ни тело, ни связанная с ним демоническая душа, ни остатки энергетики уже не выдержали, накрывая высшую суккубу, могучую демоницу, беглую пленницу и несостоявшуюся стоящую за плечом Владыки волю Его исполняя и донося к высоким слугам, отправляя ее туда же, куда отправилась большая часть ее нерадивого потомства — в самые глубины черноты бесконечного небытия, откуда ни смертным, ни демонам, ни царям небесным нет возврата.
Убивая.
Растворяя.
Уничтожая.
Завершая.
Глава 19
Глава 19
О том, как герой созерцает изменения, считает удары и разносит несущие конструкции.
Канберра бурлила, словно кастрюля с супом, давно забытая на плите и потихоньку готовящаяся к тому, чтобы стать кастрюлей с кашей. Закинутый под утро в здание полицейского участка наполовину сожженный труп высшей суккубы и сотни незаметно рассыпанных в людных местах листовок, оповещающих жителей города о близости куьтистов и их коварных планах устроить именно здесь новые врата в преисподнюю, нашли своих адресатов, часть которых была даже грамотной и достаточно влиятельной, дабы ткнуть бумажкой в рожу ближайшего представителя власти и громко спросить: «Какого черта?!». В каждой церкви сейчас шли торжественные богослужения, успокаивающие народ и заодно служащие профилактической мерой по предотвращению активности обитателей нижних планов. Сияющий подобно огромному фонарю небоскреб раз в пять увеличил количество исторгаемой вовне энергии света, потихоньку разряжая свои громадные накопители. По улицам туда-сюда маршировали усиленные патрули, старательно сующие свои носы во всякие темные закоулки и даже не думающие о том, чтобы завернуть в ближайшую пивную. Кто-то из солдат и офицеров убыл на экстренную проверку указанных в анонимках шахт, судя по двигавшейся как раз в нужную сторону пятерке военных летучих кораблей, поднявшихся с местного аэродрома. Ну а в аристократическом квартале до сих пор чадил темным пламенем один из особняков. То ли пнутые под зад защитники порядка соизволили найти логового окопавшихся в городе культистов, то ли сами демонополонники чем-то себя выдали, а только какое-то поместье сначала с шумом, криками и стрельбой взяли штурмом…А потом очень долго и очень старательно жгли.
— Ай! — Камилла отдернула руку от небольшого кусочка освященного серебра, который Олег достал из своих запасов, взятых на всякий случай. На пальце девушки, которой она дотронулась до ничем не примечательной с виду мелкой индийской монетки, над которой видимо не меньше пару месяцев кряду читал молитвы кто-то из жрецов, осталось отчетливо видимое черное пятнышко ожога. Раньше свободно проникавшую в храмы и даже выдержавшую внимание кого-то из ангелов полукровку враждебная её сути энергия обожгла даже сквозь грим, покрывающий красную кожу. — Значит…Я теперь — зло?