Ричард Длинные Руки – бургграф

Орловский Гай Юлий

Он смотрел с непониманием.

– Сын мой, о каких врагах ты говоришь?

Я вздохнул:

– В том-то и дело, что не враги. За копейку зарежут, но не враги. Как говорится: ничего личного. Просто нам заплатили, вот и убиваем тебя, не обижайся, это же бизнес, чудак!.. Чувствую, что хоть и оставил за собой дорожку из трупов, но проигрываю с каждой минутой.

Он поколебался, сказал тихо:

– Если хотите, могу показать место в лесу, где сатанисты творят черные мессы.

Я покачал головой:

– Да

ерунда, пусть развлекаются!

Он посмотрел на меня непривычно строго, даже в голосе зазвучала решительность первохристианина:

– Это не ерунда! Они оскорбляют святую церковь, тем самым умаляя ее силы. А Сатана, присутствуя на этих оргиях, дает им мощь, что делает их сильнее простых смертных.

– Сатана не станет присутствовать на таких глупостях, – возразил я, подумал, вспомнив красного дьявола, что в моем замке уволок ведьму прямо из церкви, – разве что не совсем тот сатана… ну это уже тонкости, а я по грубости натуры их избегаю.

Он сказал еще решительнее:

– Вот здесь ты ошибаешься, сын мой. Черная месса – великая сила.

– Фигня. Если бы ею заправлял Бриклайт или его волчата, еще бы заинтересовался…

Он сказал тихо:

– Многие недооценивают госпожу ля Вуазен. Как и ее правую руку, мсье Джафара. Я знаю, что он адепт черной магии, но в отличие от других магов никогда не заявлял об этом. Даже ты, сын мой, ощутишь недоброе в том месте, где они проводят… свои бесчинства. Я хотел бы, чтобы ты там побывал.

– Это далеко?

– Сразу за стеной города. У нас только в одном месте остался лес.

– Хорошо, – ответил я с неохотой. – Я приду посмотрю. Хотя не верю…

– Молись, сын мой, – ответил он смиренно. – Господь даст тебе веру.

Я пробормотал:

– Да он мне ее дал. Только церковь ужаснулась бы, увидев, что за веру мне дал Господь…

Он отшатнулся, посмотрел испуганными глазами. Дрожащая рука поднялась и торопливо перекрестила меня трижды. Не дожидаясь, когда перекрестит в четвертый, я поклонился и вышел.

Народ сбивается в кучки, то один, то другой рассказывает с жаром, что какие-то шутники придумали забаву: создавать фантомы, похожие на того, кого ловят, и запускают их по всему городу. Не иначе как благородные изгаляются, только они могут вот так тратить дорогие амулеты…

Всех благородных перевешать, кричали в другом месте. Ишь, издеваются над честными людьми, мешают им подзаработать на поимке опасного преступника, растлителя и душителя! А если не дадут повесить, то выгнать всех из города, а дома их на поток и разграбление…

Такие слухи ползли по всему городу, наконец я уже сам поверил, что какие-то шутники… а то и неведомые доброжелатели тоже запустили пару сотен таких же фантомов в добавку к моему десятку, так что стража и добровольцы уже лежат, высунув языки и вконец обессилев,

проклинают свою мечту легко заработать…

Дом Вильда, как и его отца, маленькая крепость, чуть поменьше размерами, однако вокруг народу кишит намного больше. Был соблазн попытаться проникнуть внутрь, проверить, насколько смогу избегать ловушек, но удержался: это уже не риск, а самоубийство.

Рунтир, Джордж и Тегер, уже давно взрослые по здешним меркам, нередко ночуют в доме Бриклайта, хотя у них, за исключением Тегера, есть и свои дома. Наблюдая за домом Бриклайта, я заприметил ту самую красивую женщину, что в прошлый раз опознала меня, но почему-то не подняла тревогу. Молодая жена Бриклайта, мадам ля Вуазен. За нею смутно реет какая-то тень, но с такого расстояния не рассмотрел, то ли это ее собственная недобрая тень, то ли за ней в самом деле, как говорят у нас, кто-то стоит… и при этом многозначительно поднимает палец кверху.

Это натолкнуло на мысль все же проверить, что такое городил перепуганный священник.

Через полчаса городские стены остались позади, я вошел в лес, пахнуло сыростью и кисловатым запахом муравьиных куч. Деревья великанские, совсем не видно молодых, все в пять обхватов, кора потрескавшаяся, толстая настолько, что в трещину может поместиться человек. Чудовищные наплывы опускаются до самой земли, словно ствол время от времени начинает таять, как свеча, и часть древесной плоти стекает к подножью.

Корни вздыбились и, прорвав мох, торчат над землей, похожие на болезненно-белых земляных червей, огромные и пугающе застывшие, будто готовые набросить петли на ноги. Я оглядывался в изумлении: такая дремучесть понятна там, где не ступала нога человека, а здесь, рядом с городом, где все берут не только хворост, но и дармовой лес…

За спиной сомкнулся первый ряд деревьев, я пошел вглубь, знакомо пахнуло холодом, я насторожился, вскоре вышел на широкую круглую поляну. В самой середине чернеет плоский продолговатый камень. Наполовину погрузился в землю, я как воочию увидел распростертое на нем тело молодой женщины, обязательно – девственницы, видна канавка для стока жертвенной крови…

Холод покалывает кожу, хотя на поляне порхают бабочки и носятся стрекозы, им тепло и солнечно. Я остановился на краю, вся поляна окружена идолами. Толстые деревья срублены на высоте человеческого роста, а из пней наделали статуй – рогатых козлов с раскрытыми пастями, гарпий, голых баб со змеями вместо волос, а также толстых жаб с выпученными глазами.

Я в рассеянности опустил руку на темную, будто покрытую смолой, гарпию размером с барана. Выглядит живой, только ноги уходят в основание пня. Ладонь дернулась, деревянная голова гарпии сдвинулась, мертвые глаза вспыхнули кровавым огнем.