Роман… С Ольгой

Иголкина Леля

— Ты чего?

— Ты сомневаешься в добровольности моего решения? — сощуриваю взгляд. — Ищешь умысел, как Ромка говорит. Комбинируешь, расследуешь, подключая дедуктивный метод, Шерлок?

— Ничего такого. Просто…

Снова это «просто». Как ей донести сухую мысль, что на самом деле мой поступок не простой, но всё же добровольный и тщательно обдуманный.

— Так, что ли, без свадебной роскоши хотела войти в новую взрослую жизнь? В широких брюках и шёлковом топе? Боди, конечно, великолепно на тебе смотрится, но оно ведь не для любопытных глаз?

Ещё бы! Что за провокационные вопросы? Новое нижнее бельё исключительно для молодого мужа.

— Переключимся на что-то более существенное? — подмигнув

ей, предлагаю.

— Лёля-Лёлька, то восхитительное в форме элегантной рюмочки было очень даже ничего.

— Бокал для текилы, да?

Не обращая внимания на мои слова, воодушевленно продолжает:

— У тебя великолепная фигура, на тебе оно смотрелось умопомрачительно. Ошеломиссимо!

— Что? — разглаживаю ткань на топе.

— Это значит, что всё было супер. Короче, клёво. Спасибо, кстати, что на бесконечные примерки брала. Но… Увы! — Стеша плечами пожимает, разглядывая мой образ будто бы издалека. — Покрутись-ка, девица-красавица. Вот так, вот так, — размахивая руками, меня подстёгивает, как глупую кобылку. — Украдут, как пить дать, украдут! Если Юрьев будет клювом щёлкать, тебя похитят, Куколка. И тогда молодому лейтенанту придётся тебя из плена вызволять. Как думаешь, справится или сдрейфит?

— Справится, конечно, — не скрывая удивления, на неё смотрю. — Андрей ему поможет?

— Поможет, куда он денется. Ты крутится-то будешь? Что там с вырезом на спине? О, мама дорогая, — она почти визжит. — Позвоночник, глубокая выемка, косточки-косточки и милые веснушки, — она рисует пальцем в воздухе, прикрыв глаза. — Крутись, кому говорю!

И я, чего уж там, кручусь. Белоснежный брючный костюм, сейчас сидящий на мне, конечно, ни в какое сравнение не идёт с тем, о чём пространно рассуждает Стефа, но фасон, как мне кажется, ничем не хуже. Диковинный образ, исключительный выбор одежды и маленьких аксессуаров, высокая причёска и, конечно, неброский, но парадный макияж — всё вместе составляют единое целое, определенно необыкновенное по исполнению. Силуэт как будто аномально истончился, а ноги вытянулись и превратились в длиннющие ходули, на которых я уверенно стою. Невесомые бретели, удерживающие на плечах слишком нежный топ, приятно гладят, чуть-чуть щекочут кожу, ластятся ко мне и совсем не раздражают. Я их вообще не ощущаю, поэтому боюсь, что интимными прелестями буду восхищать не только Юрьева, но и хоровод друзей-подруг.

Нижнее бельё, красотой которого умиляется Стефания, село по фигуре, как влитое. Надеюсь, Ромочка оценит то, что предназначено исключительно для его глаз. Для нас…

— А какие будут цветы? — она обходит меня, рассматривая со всех сторон. — Нет слов, ты обворожительна. Святая дева!

— Не знаю. Не имею представления, — слежу за ней.

— Вы и это не обговорили? — Стеша недовольно щёлкает языком.

Нет! А должны были? Моё, по-видимому, досадное упущение. Убеждена, что буду рада любому букету, который вручит муж, когда приедет. Скорее бы уже, потому как задушевный разговор с подругой становится поистине невыносимым.

Муж? Да, мой муж! Жених, любимый, обожаемый. Ромка, Ромочка, мой Юрьев. Всё-таки добился своего. Как же это было смешно, а словами непередаваемо, когда на дне рождения его матери, мы, как бы между прочим, сообщили веселящимся родителям, что подали заявление и выбрали свободную ближайшую для регистрации брака дату. Маргарита Львовна звонко пискнула, то ли от неожиданности, то ли от злости, то ли ещё по какой причине, а потом быстро-быстро захлопала в ладоши и защебетала о том, как давно и продолжительно о таком событии мечтала. Её реакция вызвала весьма неоднозначное впечатление и у Ромки, и у его отца, а мне же оставалось только улыбаться и кивать, соглашаясь с каждым материнским предложением.

После сладкого стола эта женщина крепко обнимала меня на

кухне, встав за спиной, ерошила острым длинным, везде снующим носом затылочные волосы, принюхивалась по-собачьи, сжимала талию, а на финал подняла руки и стянула почти огненным кольцом на уровне плечей и моей груди. Марго действительно чему-то радовалась. Изображать искреннее счастье или радость по поводу успешности другого человека не каждому дано, а Юрьева всё же по профессии женский врач, жёсткий специалист и хороший, чего уж там, гинеколог, а не бездарная актриса, выживающая за счет антреприз, на которых выставляет отсутствие таланта на суд общественности. За то время, что мы с ней знакомы, я отметила одну хорошую черту характера у этой сложной женщины: Маргарита Львовна чересчур правдива и там, где с большей долей вероятности необходимо промолчать, чтобы не сеять в землю зёрна недоверия, она обязательно выскажет своё исключительное мнение, которое в большинстве случаев выглядит, скажем так, не очень, скорее, слишком неприглядно. Ромка уважает маму, всегда прислушивается к отцу, но делает всё по-своему, опираясь на мудрый опыт предков. При этом Юрьев, как старик, бухтит, потом ворчит, что-то нечленораздельное бормочет, сильно ёрничает и негромко возмущается, а после идеально кривится, но всё же сдерживается и стойко переносит непрошенные советы доброжелательно настроенных к нам родителей. Думаю, что со свекром и свекровью мне стопроцентно повезло. Юрьевы — не плохие люди…

— Готова? — шепчет в ухо, кончиком носа забираясь глубже. — Лёлик, мы следующие. Вот и подошла наша очередь.

— Угу, — покрываюсь шустрыми мурашками. — Ром, перестань, — я грубо дёргаю плечом.

— Нервничаешь, малышка? Думаешь, что клятвенную речь в нужный момент забудешь? Ты продекламируй сейчас, а там, по факту, если что, я подскажу.

— Речь? — мгновенно настораживаюсь, как юркий бигль, задираю лапку, демонстрируя хозяину серьезную охотничью стойку.

— Обеты, клятвы. Я вот присягу даже давал, зачитывал с листа. Ну же, Ольга Алексеевна, приди в себя, — задушенно хохочет. — Ты бы видела сейчас своё лицо. Нечего сказать будущему супругу? Не знаешь, что пообещать? Или планируешь уничтожение моей нервной системы? Вдрызг и напрочь. Растерялась, Лёлик, и клепаешь на ходу? А ну-ка, быстро отомри!

Я совсем забыла. Замоталась, видимо, а важное вылетело вон из головы.

— Не подготовила-а-а, — медленно поворачиваюсь, обращаясь к Юрьеву искореженным волнением лицом. Ромка стоит рядом со мной и подпирает своим плечом моё. — Блин! — корчу очень жалостливую рожу. — Подкинь каких-нибудь идей. Хоть пару слов. А как ты начнёшь?

В голове гуляет ветер, зато, как на виниловом повторе, хороводы кружат фразочки, которыми мы обменивались с лучшей подругой, когда ждали, сидя на раздолбанной юными шалопаями лавочке перед общагой, почему-то опаздывающий на несколько долгих, лично по моим подсчётам, минут свадебный кортеж. Юрьев пулей вылетел из высокой чёрной машины, вылизанной до блеска и невычурно украшенной белыми мелкими цветами, а затем пару раз споткнувшись на разбитой погодными условиями дорожке, подбежал к нам, чтобы нагло заграбастать и покружить меня.

«Какие же вы красивые, ребята! Не могу-у-у» — пищала мелкой мышью Стефа, двумя руками неумело и коряво обнимая нас. — «А где Андрюша?» — «Я здесь. Стеш, не возникай, малыш!».

— Моей хватит, — смотрит на меня, а лукаво подмигнув, многозначительно кивает, изображая гуру по вопросам семейной жизни. — Не переживайте, пока ещё гражданка Куколка, внутренние органы уже выехали, они здесь, рядом с Вами. Хочу напомнить, что Вы оставляли заявку с просьбой о помиловании. Вы совершили преступление с отягчающими обстоятельствами, не придумав важные слова для лейтенанта полиции, который с ума сходил, пока добивался Вашего расположения, так вот…