Роман
Шрифт:
– Как тут хорошо, – покачала головой Татьяна, подходя к окну и трогая темно-зеленую бархатную штору.
– Закроемся от мира! – предложил Роман и, закрыв дверь, тут же запер ее на ключ.
Он подошел к Татьяне. Они обнялись и замерли.
– Неужели мы наконец одни? – спросила она, глядя на его волосы.
– Одни! – радостно прошептал он и покрыл ее лицо поцелуями.
– Милый, милый мой… милый… – повторяла она, глядя на его лицо, – как все чудесно, как неправдоподобно…
– Все так правдоподобно! – целовал он ее. – Вот то, что было до этого, то действительно неправдоподобно. Вся
Он радостно и как-то с облегчением засмеялся, приподнял ее на руки и закружил по комнате.
– Вся, вся, вся жизнь была пустой! – радостно повторял Роман. Туфелька Татьяны задела стоящую на столе коробку, она слетела на пол, в ней что-то хрустнуло.
Роман остановился.
– Что это? – спросила Татьяна, приблизившись к столу.
– А! Это подарки новобрачным! – догадался Роман. – Подарки нам с тобой.
– Нам? Подарки? – удивилась она.
– Конечно! Нам же положено подарки дарить. Ты забыла это? Лесная фея моя, ты все на свете забыла? – он взял ее лицо в ладони и поцеловал ее в губы.
Она вздрогнула и спрятала лицо у него на груди.
– Мы что-то разбили… – прошептала она после долгой паузы.
Роман поднял с пола коробку, развязал розовую ленту, открыл. Внутри оказалась синяя фарфоровая вазочка с отколовшимся дном.
– Надо же! – засмеялся Роман.
– От кого это? – спросила Татьяна, разглядывая вазочку.
Роман достал из коробки открытку, на которой было аккуратно выведено:
Роману Алексеевичу и Татьяне Александровне
по случаю бракосочетания
от
Ильи Спиридоновича Реброва
на добрую память
Роман показал Татьяне открытку, она прочла и вздохнула с улыбкой:
– Ну вот, первый подарок мы уже разбили.
– Ничего, зато другие пока целы! – засмеялся Роман. – Давай посмотрим?
– Давай! – хлопнула она в ладоши, совсем как девочка.
Они стали развязывать ленты и открывать коробки.
Вскоре стол был уставлен различными предметами. Чего тут только не было! Красновские подарили китайский чайный сервиз на шесть персон, Рукавитинов – великолепный гербарий полевых цветов, батюшка с попадьей – два серебряных кубка, агатовые запонки и парчовый отрез, Куницын – кольцо с изумрудом и бельгийское ружье в красивом деревянном футляре, дьякон – хрустальную вазу, Валентин Ефграфыч – кувшин зеленого стекла, Иван Иванович и Амалия Феоктистовна – шелковое кашне и веер из слоновой кости. Воспенниковы преподнесли молодоженам резную шкатулку сандалового дерева, женские перчатки из тончайшей лайки, томик Цицерона и изумительный театральный бинокль на раздвижной перламутровой ручке.
Роман тут же заставил Татьяну надеть перчатки, взять в руки веер, бинокль и посмотреть на него, обмахиваясь веером. Она покорно исполнила его прихоть, и вскоре он в восторге покрывал поцелуями ее лицо.
Веер выпал из ее рук, и когда Роман поднимал его с пола, то заметил, что на полу возле кровати постелена волчья шкура.
– Смотри! – воскликнул он, сразу узнав безглазую длинную морду. – Это же тот самый
Присев, он провел рукой по шкуре:
– Тот самый… и шкура еще не просохла.
Татьяна присела рядом с ним и тоже потрогала шкуру.
– Знаешь… – задумчиво произнесла она. – Я всю жизнь ждала любви, но я боялась, что не смогу полюбить.
– Почему? – повернулся он к ней.
– Потому что мне казалось, что я смогу любить только безумно, только всем сердцем, а это может испугать и разрушить любовь.
Роман осторожно поднял ее за плечи и, глядя в глаза, сказал:
– Мою любовь к тебе испугать невозможно. Она ничего и никого не боится.
– Я знаю, – помолчав, ответила она. – И именно поэтому мне все кажется чудом. Чудо, что мы встретились, чудо, что мы так любим друг друга.
– Чудо, что мы никогда, никогда не расстанемся, – быстро заговорил Роман. – Я не просто верю в это, я знаю это, как знаю то, что я жив, что я не умер.
– Ты веришь в нас? – спросила она его.
– Верю! – со страстью в голосе произнес он. – Я верю в тебя и в себя верю. Сегодня моя вера укрепилась еще больше.
– И моя, и моя! – воскликнула она. – Я сегодня словно сгорела и возродилась заново, это так трудно объяснить, но теперь я совсем новая и я ничего, ничего не боюсь! Понимаешь? Я с тобой, я вся с тобой, мой любимый, мой единственный человек, я жива только тобой!
Порывисто обняв его, она замерла. Снизу донесся приглушенный смех.
– Неужели они сели играть в карты? – удивился Роман, гладя ее волосы.
– Пусть они играют во что угодно, нам все теперь безразлично, – шептала Татьяна. – Мы одни с тобой, и никого больше не будет, кроме тебя и меня. Никого!
Она вдруг высвободилась из его объятий и, закрыв лицо, закружилась по комнате, радостно повторяя:
– Никого! Никого! Никого!
Край ее белого платья задел деревянный колокольчик, оставленный ею на трюмо. Колокольчик упал и покатился по полу.
Она остановилась и подняла его.
– Вот он, милый подарок! – улыбнулась она, тряся колокольчиком и показывая его Роману. – Мне он нравится больше других.
– Мне тоже, – Роман посмотрел на уставленный подарками стол. – Он действительно лучше всех… хотя, ты знаешь, мы забыли еще одну коробку. Вон та, за цветами. Это подарок Клюгина…
Роман взял ту самую длинную тяжелую коробку, развязал ленту.
В коробке во всю длину лежал скомканный кусок черного бархата. В него было завернуто что-то тяжелое.
– Что это? – спросила Татьяна.
Роман развернул бархат, и в руках его оказался красивый топор с толстым, как у колуна, лезвием и длинным дубовым топорищем.
На лезвии было выгравировано:
Замахнулся – руби!
Роман с улыбкой разглядывал топор:
– Только Клюгин способен на такие подарки!
– И Парамоша! – заметила Татьяна, тряся колокольчиком. – Мне так нравится этот звук. Он действительно какой-то неземной, не для людей.
– А мне нравится топор, – Роман гладил и сжимал удобную ручку. – Понимаешь, я… очень люблю Клюгина. Это удивительно честный человек. Он честен перед самим собой и перед всеми. Мы все время спорим с ним, потому что его взгляды мне совершенно чужды. И тем не менее я люблю его.