Роман
Шрифт:
– Счастья вам, беспокойного, прелестного счастья! – поцеловал их дядюшка, и вместе с тетушкой новобрачные пошли к дому.
– А нам, друзья, остается только по-стариковски ударить по бубендрасам и отойти на покой! – обратился дядюшка.
– По бубендрасам… это… превосходно! – забормотал Красновский, потирая руки. Молодые, ведомые тетушкой, тем временем подошли к дому. На террасе «кумачовые» ребята, Аксинья и Наталья под руководством Никиты убирали со стола.
– Всем, всем отдыхать! – сказала им тетушка. – Завтра приберете, а сегодня – отдыхайте, хватит шуметь.
Аксинья кивнула, облегченно отставив в сторону стопку тарелок.
– Пойдемте, пойдемте, мои милые, – повела тетушка молодых мимо террасы к крыльцу.
На ступенях крыльца сидел, сгорбившись и обхватив колени, Дуролом.
– Парамоша! – с усталым удивлением остановилась тетушка. – Что ты здесь делаешь?
Дуролом вздрогнул, поднял голову, встал и, сойдя с крыльца, торопливо поклонился:
– Извиняйте, я тутова вот присел, все дождать чтобы…
– Подождать?
– Ага, – кашлянул Дуролом. – Дождать, стало быть, Роман Лексеича да Татьяну Лександровну.
– Вот как? – улыбнулась тетушка, оглядываясь на Татьяну. – Чего же ты хочешь, неистовый Парамоша? Напоследок напугать их?
– Упаси Господь, Лидия Костатевна, что ж вы говорите такое! – дернулся и перекрестился Парамон. – Я ж не напугать, а поздравить дожидал, чтоб, значит, с глазу на глаз.
– С глазу на глаз?
– С глазу на глаз, с глазу на глаз! – бормотал Дуролом.
– Ну, что ж, – тетушка привычным движением обхватила себя за локти. – Если это так конфиденциально, тогда, дорогие мои, я буду ждать вас наверху.
Она поднялась по ступенькам крыльца и скрылась за дверью.
Дуролом, оглянувшись по сторонам, сунул руку за пазуху и что-то с осторожностью вынул. Немытые пальцы его разжались, открыв лежащий на ладони колокольчик, не очень аккуратно вырезанный из дерева.
– Вот… – забормотал Дуролом, беря колокольчик за ушко и показывая новобрачным. – Колоколец деревянный. Я, тово, Роман Лексеич, когда с цыганами странствовал, то однова под Черниговом по лесу шлялся да на землянку набрел. Туда глянул, а она вся попрела. В нутрях там два комелья да постель деревянная. На комельях Cвятое писание, уж червием проеденное… Трезубец для лучинок да вот колоколец этот. Писание-то все поистлело, под пальцами сыплется, а колоколец я взял. Стало быть, святой богоугодник там себя к райской жизни сподабливал, а как освятился, так и вознесся на небеси во славу Божью. Вот оно как. А колоколец-то, значица, святой. Сперва потрясешь – деревяшка деревяшкой, а опосля прислушаешься – быдто ангелы поют…
Он поднес колокольчик к уху и затряс им. Колокольчик издавал сухой деревянный звук.
– Во! Слыхали?! – сверкнул глазами Дуролом и сильней затряс колокольчиком. – Во! Во! Поют ангелы Божьи, славят Господа нашего Иисуса Христа, да тятю с маменькой Его. Во! Во! Как послушаю, так жизни вечной алчу, от грехов отрекаюся!
Он еще немного потряс колокольчиком, дергаясь и пяля глаза, потом вдруг притих и с поклоном протянул колокольчик новобрачным:
– Примите, значица, от Парамона
Татьяна протянула руку, и Дуролом положил ей на ладонь свой подарок.
– Спасибо, – она взяла колокольчик и осторожно потрясла им. – Какой милый колокольчик.
– Святой, святой, истинный крест! – перекрестился Дуролом. – Сам слышал – ангелы поют, аж сердце стынет!…
– И не жалко тебе с такой святыней расставаться? – сдерживая улыбку, спросил Роман.
– Для добрых людей ничего не пожалею! – забормотал Дуролом. – Землица-то добрыми людьми жива, а коль токмо злоделатели гнездиться будут, тогда и погибель всему корню Адамову! Диавол-то сеет плевелы, а святые старцы-то корчуют! Сей колоколец святым угодником заповедан, да в мои грешные руки попал, а я вон как вас в церкви-то увидал, так и подумал в сердце: вот голубь с голубицей, на славу Божью обручаются, так им, стало быть, и колоколец сей хранить. Вот оно как!
Он внезапно опустился на колени и поклонился, коснувшись лбом земли, бормоча:
– Будьте в здравии, живите по-божески!
Затем так же резко приподнялся и зашагал прочь, постепенно исчезая в темноте.
– Какой он… – Татьяна задумалась, глядя ему вслед, – детский.
Роман обнял ее, посмотрел на деревянный колокольчик:
– Фантастический день и подарки фантастические… колокольчик из дерева. Первый раз вижу.
– Я тоже – первый раз! – улыбнулась Татьяна и тряхнула колокольчик.
– Будешь будить меня по утрам, – сказал Роман.
Татьяна прекратила трясти колокольчиком и неумело потянулась губами к щеке Романа.
У костров на лугу раздался дружный хохот гостей.
Татьяна вздрогнула.
Они оглянулись.
На лугу Антон Петрович что-то вполголоса рассказывал сгрудившимся гостям, запрокинув голову и показывая пальцем на звезды. Гости слушали и смотрели, также запрокинув головы. Антон Петрович сделал рукой два круговых движения и произнес что-то еле слышно. Гости снова засмеялись.
– Пойдем, – Роман взял Татьяну за руку, они поднялись по ступеням и вошли в дом.
В комнатах и на кухне слышались голоса прислуги, и Роман, приложив палец к губам, повел Татьяну наверх по лестнице.
– Ну, вот, слава Богу, – завидя их, сидящая на старом диване тетушка встала, взяла их за руки и повела по коридору. – Пойдемте, милые.
Доведя их до дальней комнаты, она открыла дверь и, встав позади новобрачных, сказала:
– Это ваша комната. Там все – ваше. Поздравляю вас еще раз и желаю вам счастья, дети мои.
Она быстро поцеловала их и, вложив в руку Романа ключ, удалилась. Новобрачные вошли в комнату.
Она была просторной, с двумя зашторенными окнами. Раньше комната служила кабинетом Антона Петровича, теперь же все здесь было устроено по-новому: справа у стены стояли широкая кровать под полупрозрачным зеленым пологом, возле нее находились трюмо и старый, красного дерева, платяной шкаф тетушки. Слева расположились: мраморный умывальник, конторка Романа, этажерка с книгами и большой овальный стол, уставленный коробками, свертками и другими предметами.