Роман
Шрифт:
Роман остановился у стола, взмахнул топором и ударил Клюгина. Удар оказался неточным: разрубив щеку, топор вонзился в спинку стула.
– А? – удивленно выдохнул Клюгин и взмахнул длинными руками, словно загораживаясь от уже свершившегося удара.
Роман рывком выдернул лезвие из спинки, одновременно с этим Клюгин, зажав рукой рану, рванулся влево, опрокидывая стул, а отец Агафон закричал несильным тонким голосом:
– Ромушка! Рооомушкаааа!!
Неожиданно быстро и проворно выпрыгнув из стула, Клюгин схватил левой рукой стоящий рядом стул и загородился
– Возьмите… возьмите его! Возьмите!
– Рооомушкаааа! Ромушкаа!!! – кричал отец Агафон.
Роман схватил за ножку направленный в него стул, дернул влево и ударил топором наугад.
Лезвие поранило Клюгину плечо, и, яростно вскрикнув, он изо всех сил надавил стулом на Романа, стараясь прижать его к книжному шкафу.
Ножка стула уперлась Роману в грудь, Клюгин, быстро и угловато перебирая ногами, протиснулся между столом и упавшим стулом, стремясь выбраться к двери.
– Ромаааа! Ромушкаааа!! Христа рааади! Христа рааади!!! – вопил Федор Христофорович, приподнявшись и тряся руками возле лица.
Клюгин, прижавшись задом к столу, толкнул Романа стулом и, бросив стул, метнулся к двери, но, зацепившись ногой за ножку стола, стал размашисто падать на бегу.
Роман, отшвырнув стул, бросился за ним.
Окончательно упав возле самой двери, но все же успев вцепиться побелевшей от напряжения рукой в дверную ручку, Клюгин потянул за нее и отчаянным движением дернулся всем распластавшимся телом к проему.
Но Роман уже настиг его и ударил топором в спину, прорубив старый черный фрак. Фельдшер задергался, подтягиваясь на руках к порогу, большая плешивая голова его затряслась, и вместе с ней затряслась отрубленная, висящая у подбородка щека.
– Возьмите! – отчаянно всхрипел Клюгин, но Роман ударил его по голове раз, другой и третий, начисто размозжив фельдшеру затылок. Вцепившиеся в дверную ручку пальцы разжались, и умирающий повалился на пол.
Роман повернулся к столу.
Отец Агафон лежал на полу в глубоком обмороке.
Роман подошел, оттолкнул ногой стул и, опустившись для удобства на колено, с размаху вогнал топор в седовласую голову батюшки. Отец Агафон не пошевелился.
Поднявшись с колена и вытащив топор из развороченной головы, Роман шагнул к двери и замер: на пороге возле трупа Клюгина стояла Аксинья. Она была в длинной ночной рубашке и держала в руке зажженную свечу. Другой рукой она зажимала себе рот, издавая при этом еле слышные звуки, напоминающие быстрое икание.
С окровавленным топором в руке Роман двинулся к ней.
Пламя ее свечи дрогнуло, и она стала пятиться от Романа в коридор, качая головой и издавая все те же звуки.
Роман стал поднимать топор.
– Неееет! – хрипло прокричала зажатым рукою ртом Аксинья, отступая назад. Рука, держащая свечу, тряслась, пламя дрожало.
Роман сделал два быстрых шага.
– Нееет! – снова прохрипела в руку Аксинья, глядя на него округлившимися глазами.
Топор рассек ей лицо, лезвие вошло
Голова Аксиньи откачнулась, и кухарка рухнула навзничь, прямо, не сгибаясь, как и стояла, со свечой в руке.
Роман склонился над ней.
Пальцы рук ее мелко дрожали, кровь медленно заливала изуродованное лицо.
Свеча, упавшая на пол, продолжала гореть. Роман наступил на нее, и фитиль затрещал у него под подошвой. Дверь бильярдной открылась.
На пороге стояла Татьяна.
– Ты должна быть всегда со мной, – сказал Роман, подходя к ней. – Тогда все будет хорошо.
– Я звонила, – проговорила она, показывая колокольчик. – Стояла и звонила.
– Ты должна быть рядом.
– Хорошо. Я буду рядом. Всегда.
– И звони, звони обязательно.
– Я буду звонить.
Наверху послышался скрип ступеней, и сонный голос тетушки спросил:
– Что там происходит?
– Это мы, тетушка, – ответил Роман.
– Как… вы не у себя?
– Нет, нет. Спускайтесь, мы вам все расскажем.
Роман пошел по коридору к лестнице, сделав знак Татьяне, чтобы она следовала за ним.
Подойдя к лестнице, он встал в темном углу, убрав топор за спину.
– Боже мой, а мне приснилось что-то страшное, какие-то пытки, казни… – тетушка спускалась по ступеням, держась за перила. Она была в голубом халате, лицо ее было сонным.
Подойдя к лестнице и глядя на спускающуюся тетушку, Татьяна затрясла колокольчиком.
– Танечка! И ты здесь? – радостно удивилась тетушка. – А я, как старая барыня, улеглась спать и тут же заснула… Что же вы делаете?
Она спустилась и заметила подходящего к ней Романа.
– Мы шутим, тетушка, – ответил Роман и, приблизясь, быстро ударил ее топором.
Удар пришелся в верхнюю часть головы и сразу сбил тетушку с ног. Упав на пол, она слабо застонала и обняла руками голову.
– Рома… Рома… – стонала она. Роман опустился на правое колено и стал бить ее топором по обнажившейся шее до тех пор, пока не отсек голову.
Татьяна трясла деревянным колокольчиком.
Кровь хлынула из шеи трупа, заливая пол. Голова лежала рядом, и одна из рук вцепилась ей в волосы. Роман вытер топор полой тетушкиного халата и пошел по коридору. Татьяна двинулась за ним. Подойдя к двери комнаты Аксиньи, он осторожно открыл ее и вошел. Оставшаяся за порогом Татьяна стала трясти колокольчиком.
В комнате было темно и раздавался равномерный храп.
Постояв немного и привыкнув к темноте, Роман разглядел Полю и Гашу, спящих на печке. Он осторожно приблизился к ним и, держа за собой руку с топором, потряс их за плечи.
– Что? Что? – забормотали сонные женщины, поднимая головы.
– Встаньте, пожалуйста, надо помочь, – сказал Роман.
Охая и бормоча, женщины заворочались на печке.
– Быстрей! Тетушке плохо! – громче сказал Роман.
Женщины стали слезать с печки по небольшой приставной лесенке. На них были длинные ночные рубашки. Роман отодвинулся, пропуская их к двери, и, как только они оказались впереди него, быстро ударил их топором по затылкам.