Российская нация. Этнонациональная и гражданская идентичность россиян в современных условиях
Шрифт:
Этнонационализм же в нашем понимании, если даже имеет место, это все-таки не момент самобытности, а в большей степени момент обособленности, момент исключительности, момент самоутверждения, в том числе не за счет самобытности, а за счет других, свержения других. В XXI веке этим путем уже нельзя идти. Этнический национализм должен уйти, если мы ведем речь о становлении нации-государства, ибо гражданство как национальность определяет основные интересы людей, независимо от этнонациональной принадлежности. Национализм вместе с тем может возникнуть как государственная идеология защиты государства, Отечества в момент кризисных ситуаций. Но это называть лучше патриотизмом, чем национализмом.
В России трудно шел процесс формирования нации даже в этническом смысле, не говоря уже о нации как государстве. Именно бесконечная прерванность, разорванность истории развития общности народов России не позволила до конца сформировать нацию-государство. Отсюда и народы России, которые рассматриваются как «гири на шее России». Как пишут, «Россия израсходовала себя в панславизме, в Средней Азии; чтобы ей реализовать себя, надо насильно избавиться от всех, перевести на расчеты в долларах, лишить военной
В исследовании проблем государственного строительства в России слишком много условностей. Попытки интеллектуального осмысления этих процессов где-то соприкасаются с интеллектуальной, социальной и политической изоляцией. Поиск «русского пути» внутри самого российского государства, попытки изолировать таким образом русских и русскую идею, вычленить ее из многонационального народа России и переложить на ее плечи исключительную миссию государственного строительства России, что приведет к разрыхлению целостности России, общности и единства российского народа, российской нации в наибольшей степени. Нельзя вырвать сердце из организма и сохранить организм. Так и нельзя вырвать русских из России и говорить о ее жизнеспособности. Не могу себе представить большей глупости, чем, например, навязывать Дагестану «аварский путь», хотя аварцы – самая большая этнонация в Дагестане. Исключительность, самобытность – бесспорны, но их гипертрофирование в ущерб другим недопустимо. Такой подход искажает не только возможности целостного изучения истории государственного строительства России.
В историческом видении России не следует полностью отбрасывать диалектические подходы изучения процесса становления российского государства, которое генетически является результатом волеизъявления многонационального народа страны. Не следует отбрасывать и философскую модель эволюции государства, которая дается у Г. Гегеля, М. Вебера и у других. Эти идеи и методики в определенной степени составляют стержневую нить, в том числе и в измерении сущности и перспектив российского государства. Речь тут идет не о национальном государстве, а о формировании нации-государства. Важно иметь также в виду и изменение отношения к самой идее государственности, с одной стороны, не допуская гипертрофирования этой идеи до установления государственного диктата и превращения государства в тоталитарную систему, а с другой стороны, – это разрушительно-однобокий культ свободы, в том числе и по отношению к государству, а где-то и стихия самого государственного строительства без четких стержневых основ. Многие считают, что демократия овладела массами. Нет, массами овладела стихия. До демократии еще далеко. Для демократического государства необходимы, прежде всего, основы гражданской сплоченности, единства. Кроме того, нельзя преподносить так, как будто бы ценности демократии все были в Европе, а в России ничего не было. Россия исторически находится в демократическом процессе, и не только как потребитель, но и производитель демократических ценностей. Но она находилась, может быть, в этом процессе не так активно на разных этапах истории.
Никогда Россия полностью не была отторгнута от идеи, принципов и ценностей демократии. В чем-то, может быть, в теоретическом, в духовном плане, демократия получает порой даже большие обоснования в русской, российской политологии, философии, чем на Западе. Россия пока получила свободу, а не демократию. Гражданин получил свободу, но не безопасность и благополучие. Примерно так же шел процесс и в Европе. Европа тоже сначала выстрадала свободу, а потом уже по мере создания правовых, экономических основ пришла к демократии, к правам человека и безопасности. Пока еще к государству отношение такое, как к органу политического режима, а не социального и духовного явления. Демократии на Западе, в Европе больше придается прикладное значение, а у нас к демократии относятся как к идее. Демократия и соответственно государственное устройство и управление в нынешних условиях рассматриваются через призму корыстных интересов группы людей. Для них главное – личная польза. Известно, что в России все-таки господствовал царско-ленинский подход к рассмотрению государства как машины насилия. Такого понимания государства не было фактически даже у К. Маркса. Отсюда и значимость роли и места нового государства в России. До нас не очень доходит, что государство надо изменять не только по форме, но и по содержанию, по своим функциям, по услугам, оказываемым своим гражданам. Впервые о том, что он оказывает услуги гражданам, сказал в России Президент В.В. Путин. Таких слов из уст российского чиновника не услышать. Изменение сущностных начал государства с точки зрения интересов, прав и свобод человека, справедливого и равного сожительства в стране для всех слоев населения, национальностей и религий будет означать переход к демократическому типу российского государства, на основе которого будет формироваться российская нация. Это и есть для нас в целом российская идея, российский путь. Демократия – это не потеря сущности для российского государства, а ее истинное обретение в целях раскрытия таланта жизнеспособности народа. Следовательно, это и возвращение сущности для России, для граждан Российской Федерации.
В последние годы мы опять стали говорить о восстановлении сильной власти, сильного государства. Но что значит сильная власть? По отношению к кому эта сильная власть? Для чего эта сильная власть? Что будет делать эта сильная власть? Как она эту силу будет применять в этнонациональной политике? Возникает много вопросов. Но если люди претендуют не только дать совет, но и составить программу для будущего Президента России, тут все должно быть расшифровано. Многое в таких сочинениях – продукт языка, а не ума. Потом оказывается это
Мы перестанем быть не только нерусскими, но и русскими по большому счету, если вновь претендовать становиться империей, и обвиняя других в приверженности, тяготениях к «старым штампам и догмам», а сами же толкая народ на старейшие догмы и на старейшие штампы. Оказывается, нам не нужна сегодня партийная идеология, а нужен опять чисто «интеллектуальный рывок». Хорошо бы. Если этот «рывок» будет в виде брошюры Макарова – Подберезкина, то это – путь в прошлое. Этот «интеллектуальный рывок» должен, оказывается, основываться на «национальной идентификации», которая не поднимается выше этнической. Поиск методической, методологической основы «интеллектуального рывка» и «национальной идентификации» приводит авторов к цитате И. Солоновича, который сказал: «Русская историография, за отдельными и почти единичными исключениями, есть результат наблюдения русских исторических процессов с нерусской точки зрения. Таким образом, русское понимание русской истории было искусственным». Оказывается, чтобы быть хорошим историком, надо иметь и «хорошую» национальность. И вся беда, по Подберезкину – Макарову, в том, что марксистами был введен целый ряд понятий, которые, по формулировке В.А. Ключевского, «не соответствовали ни русской, ни иностранной действительности», т. е. не соответствовали никакой действительности в мире, т. е. пустой набор праздных слов, заслоняющих собой русскую реальность». Видимо, как брошюра самих авторов. Вот российская этнология, этнополитология и переполняются идеями рывка, «русской империи».
Мне представляется, что это даже не столько характеристика русской историографии, сколько вечная попытка искать виновных на стороне, более того, вечная попытка искать врага вместо поиска истины и реализации собственного (огромного) потенциала. Кроме того, оказывается, трагедия в том, что осмыслением истории России чаще всего занимаются евреи. Наверное, они и виноваты, тем более, тут же следующий раздел книги Подберезкина-Макрова начинается со слов И. Губермана, где сказано, что «вечный и нисколько не стареющий и в любое время длится, как сойдутся два еврея, спор о судьбах русского народа». Надо, конечно, самим осмысливать, но если евреи помогают в осмыслении, то ничего плохого нет. Немцы и евреи не последнюю роль сыграли в истории России, как и сами русские в истории евреев, немцев, армян, грузин, татар, дагестанцев, кабардинцев, калмыков и т. д. Жизнь, судьбы, идеи, культура наших народов неразделимы. Взаимосвязей, взаимозависимостей, сотворчества и сотрудничества тут больше.
Авторы тут же усмотрели «оскудение в русских людях национального достоинства и патриотизма». И опять, как чья-то вина: надо осознавать свое собственное состояние, а не обвинять кого-то со стороны. И далее сказано справедливо словами владыки Иоанна, что «до тех пор, пока мы сами не научимся любить свой народ, свое Отечество, свою историю, свои святыни, то других не сможем научить нас уважать». Эта мысль подходит для любого народа, а не только для русского народа. Для немцев подходит, для французов подходит, для папуасов подходит. Подходит, если любовь к своему народу, к своему Отечеству, к истории и к святыням гармонично сочетаются еще и с уважением ко всем другим народам, хотя бы своего родного Отечества. И нет более однозначного ответа на все эти поиски. Авторы сами говорят, что не надо искать врагов во вне. А где же их искать-то тогда? С армянами будем дружить, с грузинами – нет, с абхазами – будем, с чеченцами – нет. Врага, прежде всего, надо искать в самом себе, в своей ограниченности, невежестве, ленности и прочем, а не в народах. В поисках себя, своей самоидентичности, а не в «чистейших» абстракциях. У И.А. Ильина же авторы берут слова: «не пытайтесь свести Родину к телесному, к земле, к природе. Посмотрите: силою судеб мы оторваны от всего этого, а она незримо присутствует в нас, а она не покинула нас и мы не оторвались от нее, а внешняя разлука состоялась уже давно». Постоянный уход в абстракции, от практики, а потом обвинение других, которые остались заниматься практической деятельностью, обустраивают свою жизнь – это наша черта. Духовность присутствует в самом человеке, в культуре, определенной этнонациональной, гражданской среде. Надо знать эту культуру, надо вмещать в себя эту культуру, и не противопоставляя другим, а проявляя как собственное самобытное начало. И не только в душевном укладе «русскость» русского духа, где многие ищут, а в укладе самой жизни, в творчестве и созидании. Насколько наша душа вмонтирована в этот уклад – это другой вопрос. Это – уже культура, психология, образ жизни – индивидуально.
Наша трагедия заключается в бесконечной оторванности, абстрагированности идеологии всегда в призывах: «Ищите русскость русского в тех душевных состояниях, которые обращают человека к Богу, в небесах, и картину божественного на земле, т. е. в духовности человека». Это опять-таки рекомендации И.А. Ильина, которые приводят авторы. Сказано правильно, коль человек обращается к Богу, к небесам и т. д. Это – дело его веры и культуры. А что если русский человек – атеист, он что лишается русского духа? Более того, если человек вынужден заниматься и практической деятельностью, человек не может оторваться от земли, от насущных потребностей бытия. Это – жизнь. Вечную оторванность от жизни нельзя преподносить как духовное состояние русской души. Русский человек не менее приземлен и талантливо живет. Что же нам рекомендуется вообще, чтобы «понять дух русского человека», Подберезкиным и Макаровым? Ничего не предлагается, кроме русской словесности, по природе великой, но в данном случае совершенно лишней с точки зрения объяснения тех объективных и субъективных реалий, с которыми соприкасаются русские и другие люди России. Тем более зная, что потенциал русского народа гораздо богаче, чем тот, который есть в изречениях, которые приводятся Подберезкиным – Макаровым.