Рождение и смерть похоронной индустрии: от средневековых погостов до цифрового бессмертия
Шрифт:
7. Свечи 1 р.
Итого 12 р. 25 к., при цене 45 руб.
Очевидно, в обоих случаях барыш, получаемый гробовщиком, лихвенный, но он 45 рублей берет только при усиленном торге, стараясь сорвать за свои 12,1/4 рублей как можно больше. Что же касается первого разряда, то там тоже многие торгуются, в "бюро" или гробовщик охотно берут вместо 1200 рублей 700, 600 и даже 500 рублей. Но кто не торгуется — платят полностью, и дают гробовщику 700% чистой пользы… Какие же ростовщики могут похвастаться подобными процентами, взимаемыми за 2–3 дня "операции"?!!» (Животов 1894).
К сожалению, мы не знаем, сколько сделок заключалось в месяц, и не можем объективно судить о прибыльности похоронного дела в Российской империи, однако тот же Животов упоминает о 80 бюро в Санкт-Петербурге в 1895 году [141]
141
То есть всего за 3 года после появления первого такого бюро их число выросло до 80. Мы знаем, что в январе 1892 г. на Литейном проспекте, 59 открылся «первый специальный магазин «Траурных нарядов»» (Петербургский листок. 1892. 31 января). 1-го июля «с разрешения правительства в Петербурге открывается бюро похоронных процессий» на Пантелеймоновской улице, в доме № 23. Бюро «дает траурные принадлежности, глядя по желанию, двух родов: черные и белые».
Как и в Европе, в Российской империи конца XIX века сформировались похоронные страховые общества, которые собирали общую кассу для оплаты похорон членов общества. Такие общества часто формировались по профессиональному признаку. Например, Устав похоронной кассы кондитеров, приказчиков и приказчиц кондитерского дела г. Санкт-Петербурга от 1905 года гласит: «Похоронная касса создана с целью оказывать помощь в погребении своих умерших членов».
В начале XX века похоронные бюро появляются практически во всех городах Российской империи. Например, в городе Ново-Николаевске открывается похоронное бюро Г. Ю. Булынко. В начале 1919 года появляется его конкурент — Общедоступное бюро похоронных процессий А. К. Володина. Похоронные бюро также открываются в Киеве, Могилеве, в южных городах Российской империи.
Судя по редким архивным документам, всего за два десятилетия перед революцией похоронное дело достигло серьезных масштабов. Конечно, оно отставало от европейского. Кладбища по-прежнему находились в запустении, крупного производства ритуальных принадлежностей не было. По сути, похороны являлись небольшим городским ремеслом: персонал похоронных бюро состоял из нескольких человек, а нужных сотрудников нанимали по необходимости. По этой причине происходили такие нелепые случаи, как следующий: в ночь на 2 (15) июля 1904 года в Баденвайлере умер А. П. Чехов, через три дня тело его повезли на родину, и газета «Русские ведомости» сообщила: «Вся Россия следит за движением праха любимого писателя…» Тело Чехова должны были доставить на Варшавский вокзал в Петербург, а оттуда — в Москву. Ожидая поезд, журналисты поинтересовались у начальника вокзала Пыменова, на какой перрон прибудет траурный вагон. «Чехов? — переспросил начальник. — Да, кажется, есть такой покойник… Впрочем, точно не знаю, ибо их у меня в поезде два». В Москву писателя доставили в вагоне-холодильнике с надписью «Для перевозки свежих устриц» [142] .
142
Горький о похоронах Чехова: «Этот чудный человек, этот прекрасный художник, всю свою жизнь боровшийся с пошлостью, всюду находя ее, всюду освещая ее гнилые пятна мягким, укоризненным светом, подобным свету луны, Антон Павлович, которого коробило все пошлое и вульгарное, был привезен в вагоне «для перевозки свежих устриц» и похоронен рядом с могилой вдовы казака Ольги Кукареткиной. Это — мелочи, дружище, да, но когда я вспоминаю вагон и Кукареткину — у меня сжимается сердце, и я готов выть, реветь, драться от негодования, от злобы. Ему — все равно, хоть в корзине для грязного белья вези его тело, но нам, русскому обществу, я не могу простить вагон «для устриц». В этом вагоне — именно та пошлость русской жизни, та некультурность ее, которая всегда так возмущала покойного» (Антон Павлович Чехов в воспоминаниях современников. Собр. соч., т. 28, М. 1954, стр.310).
Немногочисленные попытки обсуждения кремации ни к чему не привели [143] . К моменту революции в Российской империи не было ни одного крематория, если не считать небольшой военный крематорий во Владивостоке для подданных Японской империи, погибших во время Русско-японской войны. В 1909 году специально созданная при Святейшем Синоде комиссия проанализировала этот ритуал и выпустила «Заметку о сожигании трупов с православной церковной точки зрения». Православная церковь решительно заявила, что «самым естественным способом погребения признается предание трупов земле… предание тела близкого не земле, а огню представляется, по меньшей мере, как своеволие, противное воле Божией, и дело кощунственное» (Лебина 2015).
143
Исследовательница Анна Соколова в частной беседе сообщает, что ей попадались архивные документы, свидетельствующие об обсуждении вопросов кремации среди интеллигенции и образованных горожан. Очевидно, в этом также можно увидеть европейское влияние.
Аналогичная ситуация была характерна
Согласно законодательству, большинство похорон по-прежнему обслуживалось церковью или местными национальными общинами. Создавать частные кладбища было нельзя. Города росли не так интенсивно, как в Европе, уровень жизни тоже серьезно отставал. Городской мещанский класс сформировался только в конце XIX века, и его платежеспособность была невысока в сравнении с европейскими горожанами. Это и привело к определенному торможению в развитии погребального дела в Российской империи. Неизвестно, как бы дальше развивалась похоронная индустрия, если бы не случилась Октябрьская революция, после которой появилось социалистическое советское государство, стремившееся построить общество равных возможностей. Однако войны, репрессии и отсутствие рыночных отношений привели к уничтожению даже тех зачатков похоронного дела, которые были в Российской империи.
Красная смерть
Одним из первых документов, принятых большевиками, был декрет II Всероссийского съезда Советов «О земле», он касался не только пахотной земли. Согласно декрету, монастырские и церковные земли «со всем их живым и мертвым инвентарем, усадебными постройками и всеми принадлежностями» переходили в распоряжение волостных земельных комитетов и уездных Советов крестьянских депутатов. К церковным землям относились не только монастыри, храмы и хозяйственные постройки, но и кладбища — эти территории также были национализированы.
Статья 921 декрета Совета народных комиссаров РСФСР от 7 декабря 1918 года «О кладбищах и похоронах» уже касалась не только мест захоронения, но и самого церемониала. Большевики отменили чины погребения, православная церковь и иные конфессии отстранялись от похоронных дел: «для всех граждан устанавливаются одинаковые похороны». Упразднялась и оплата мест на кладбище. Смерть теперь именовалась «актом гражданского состояния», а погребение усопших разрешалось только при наличии удостоверения о регистрации смерти в местном отделе ЗАГСа. Расходы на похороны оплачивались советами депутатов по месту смерти граждан, а религиозные обряды на кладбище совершались только за счет родственников и близких умершего. Все частные похоронные предприятия с их аппаратом подлежали передаче местным советам до 1 февраля 1919 года. Таким образом, новое государство установило собственную монополию на похоронное дело.
Госорганы рьяно взялись за работу. Так, в Новгороде декрет стал воплощаться в жизнь с конца декабря 1918 года, когда в ведение городского совдепа были переданы два частных похоронных бюро, а также все бывшие церковные кладбища. Похоронный подотдел коммунального хозяйства Перми был создан 23 ноября 1919 года, получив в управление все городские кладбища, морги и ритуальные бюро города. В исторических очерках о Новосибирске упоминается, что в начале 1920-х годов М. Н. Шубский обратился в коммунальный отдел с просьбой о регистрации своего заведения. Однако «его ходатайство отклонили, а вопрос решили по-революционному просто: заведующему городскими зданиями старшему технику Клементьеву поручалось принять все имущество похоронного бюро Шубского со штатом служащих и рабочих в ведение коммунального отдела по акту» (История 2005). С самим же М. Н. Шубским обошлись гуманно: он стал одним из первых советских заведующих похоронным бюро [144] .
144
Стремительная национализация похоронной сферы приводила к интересным казусам. Например, большинство бывших похоронных бюро находились на центральных улицах города и имели вывески, рекламные объявления и даже витрины с гробами. Когда подобные бюро были закрыты и проданы новым владельцам, их здания еще долгое время сохраняли свои рекламные объявления. Никита Окунев в 1919 году пишет: «В последнее время в Москве пооткрывалось бесчисленное множество годобия кофеен. Продают воды, простоквашу, молоко, ягоды, пирожки. Везде грязно, невкусно, но цены, конечно, ужасающие «мимо проходящую» публику. Чаще всего такие заведения не имеют никаких своих вывесок и помещаются в магазинах и лавочках, где раньше торговали бельем, овощами, шляпами, стальными изделиями и т. п. Над многими магазинами остались еще старые вывески, не снятые, вопреки декрету, конечно, по несостоятельности бывших хозяев (снятие небольшой вывески пахнет расходом не меньше 1000 р.), а потому есть и такое современное «кафе», над входом в которое висит еще вывеска «Похоронное бюро»» (Окунев Никита Потапович. Дневник москвича. Том 1.1917-1920 [Электронный реусрс]. URL:(дата обращения: 16.04.2018).
Но скоро стало ясно, что при всей стремительности монополизации превратить старые кладбища в цветущие сады не удастся, что обслуживание этих инфраструктурных объектов требует больших ресурсов, которых у советской власти попросту нет. К тому же необходимы средства для бесплатных социалистических похорон, что также составляет значительную статью расходов. Кладбища и похоронное дело пришли в упадок. Историк Игорь Орлов в своей книге о коммунальном хозяйстве раннего СССР пишет: «В мае 1920 г. на заседании 2-го Новгородского губернского съезда работников коммунального хозяйства констатировалось, что "кладбища оказались… в неисправности, дороги не расчищались, мостки поломаны, деревянные заборы требовали ремонта". Согласно докладу о деятельности отдела, зачитанному на заседании 1-го Пермского губернского съезда работников коммунального хозяйства в сентябре 1920 г., "к этому моменту кладбища находились в ужасном положении, так как на поверхности земли было сложено не похороненными свыше 200 трупов"» (Орлов 2015). Историк и антрополог Анна Соколова в частной беседе отмечает, что согласно архивным документам, с которыми она работает, подобная ситуация наблюдалась и на московских кладбищах [145] .
145
Анна Соколова о положении дел в похоронной сфере в 1920-1930-е годы: «Кладбище до сих пор в полном беспорядке: повсюду сухие листья, сломанные кресты, свалившиеся памятники, могильные холмы совершенно не оправлены, рытье новых могил, как общих, так и частных, происходит не по плану, и расположение их поэтому неправильное, есть даже могила, вырытая на дорожке» (Соколова 2017).