Рождённая на стыке веков
Шрифт:
– Спит, я не стала его будить. Такой сладкий! – ответила я.
– Ну, вы тогда и оставайтесь дома, а мы с Пелагеей сами сходим. Всё равно вас не пропустят. Нас бы пропустили, – сказала Дарья.
– Егор? Поел? Одевайся, в школу опоздаешь, – сказала Пелагея, обернувшись к сыну.
Тот тут же встал, надел уже коротковатое пальто, наверное, оставшееся от старшего брата, ботинки и шапку, взял портфель, что оставил вечером у окна и быстро вышел из дома. Я видела в окно, как он побежал
Мы согласились, к наркому зайти было не просто. Быстро поев, они оделись и вышли из дома. Мы сказали, что сами уберём со стола. Не зная, чем заняться, мы убрались и в комнатах, подмели и вытерли пол. Когда Абдулла, проснувшись, заплакал, видимо испугавшись, не понимая, где находится, я побежала в спальню и подняв ребёнка на руки, крепко его обняла.
– Шшш… тихо, родной. Испугался? Мама здесь, с тобой. Сейчас мама тебе кашу даст… хочешь кашу? – выйдя с сыном на руках и усаживая его за стол, ласково говорила я.
Малыш, перестав плакать, с рук есть не стал, попросил ложку и захотел есть сам. Я дала ему кусочек хлеба и придвинула тарелку, Абдулла с аппетитом стал есть, а я с наслаждением наблюдала за ним. Потом, я вытерла ему ротик и усевшись с ним на половик, стала играть. Не сдерживаясь, я часто целовала его ручки и щёчки. А он, с удивлением посмотрев на меня, вновь погружался в игру.
Ближе к обеду, пришла Дарья, Пелагея, видимо, ушла на работу и домой заходить не стала. Я по выражению лица Дарьи пыталась угадать, что же ей сказали о сыне, но её лицо ничего не выражало. Устало опустившись на скамью, она сложила руки на свои колени и посмотрела под ноги. Мы с Дашей терпеливо молчали, в ожидании услышать, что же она скажет.
Прошло минут семь, Дарья так и сидела, не поднимая головы, но я увидела, что из её глаз капают слёзы. Я взглянула на Дашу, она с тревогой смотрела то на меня, то на Дарью. Я пожала плечами. Тут Дарья подняла голову и посмотрела на нас.
– Нарком нас не принял, вернее, нас к нему и не пропустили. Вышел какой-то мужчина, в форме и фуражке, хотела ему в ноги броситься, да он оттолкнул меня и накричал. Говорит, нет пощады врагам народа. Прошу, умоляю, скажите только, жив ли мой сын, а он… он:
– Ты что, баба! Совсем рехнулась! Знаешь, сколько таких, как твой сын? У меня что, больше дел нет, как искать фамилию твоего сына? Может, его и в живых давно нет. Сдох в каком-нибудь лагере!
Он так кричал, что окна дрожали. Но я не испугалась, спрашиваю, кто сможет мне ответить, жив ли мой Васенька. Так нас двое ихних солдат взашей и прогнали. И что теперь делать, я не знаю. Где искать моего Чижика, я тоже не знаю, – Дарья горько заплакала.
А я прижала Абдуллу к груди, понимая, какую боль испытывает эта женщина. Даша села рядом с Дарьей и обняла её за плечи.
– Послушай меня, Дарья. Жив твой Чижик, слышишь? Жив! Ты только надежду и веру не теряй, любовь в твоём сердце и так есть. Верь и жди. Однажды, он вернётся к тебе и ты прижмёшь его к своей груди. Поняла? – говорила Даша, крепко обняв Дарью и прижав к груди, раскачиваясь с ней в такт своим
И так убедительно Даша это говорила, что я даже представила себе, как в дом Дарьи, поздней ночью, постучав в маленькое, низкое оконце, заглядывает Чижик. Я не видела парня, но его лицо, с задорным, добрым лицом, стояло перед моими глазами.
– Ты правда в это веришь, Даша? – оторвавшись от Даши, спросила Дарья и в её взгляде мелькнула искорка надежды.
– Я не только верю, Дарья, я знаю, я вижу это, – ответила Даша.
– Странно… но я тоже это увидела, – произнесла я, удивившись.
– Дай-то Бог. Я ведь и живу только с этой надеждой, вновь увидеть сына. Иначе, зачем мне жить? – ответила Дарья, крепко обнимая Дашу.
– Вот и живи, и надейся. Жди столько, сколько понадобится. Я бы сказала тебе, поезжай в Москву, обей все пороги. Но это бессмысленно. Ответ будет один и ты знаешь какой. Пока ты не увидишь его мёртвым, не дай Бог, значит он жив, поняла? Советую тебе ехать к себе домой, ведь Чижик, если вернётся, придёт именно домой, – сказала Даша, поглаживая сухие от горя плечи Дарьи.
– Да, ты права, Даша. Я сегодня же вернусь домой. Вместе на вокзал пойдём. Вот вернётся Пелагея и пойдём, – нетерпеливо ответила Дарья.
– Вот и хорошо. Сборы не нужны, у нас и вещей-то нет, – сказала Даша.
– Пелагея просила вам в дорогу картошки отварить. Она вчера тесто на хлеб поставила, сейчас печь разожгу, каши Сашеньке сварим, немного и маслица есть, добавим. Вчера Иван два куска сахара принёс, отломаем кусочек и в кашу положим. А там… может в дороге что прикупите, когда ничего не останется, – своими словами, Дарья словно успокаивала себя, разжигая печь и вытаскивая из-за печи тесто, в деревянной кадушке.
Оглянувшись на нас, не услышав ответа, Дарья заметила, что мы переглядываемся с Дашей. Она улыбнулась.
– Знаю, что у вас денег нема, ничего, у меня есть немного, у Пелагеи тоже, так что доедете до своего Ташкента, – сказала Даша.
Мы засмеялись.
– Ташкента, Даша. В переводе, название нашего города значит камень. Город и был весь в камнях и валунах, – сказала Даша.
– Да? Надо же. Не знала, – думая о чём-то своём, произнесла Дарья.
Абдулла, поев, уснул у меня на руках, я занесла его в комнату и положила на кровать. Дарья успела поставить хлеб в печь, где в горшке варилась картошка, убрав её, она поставила другой горшок, с кашей. Даша помогала ей, я прибиралась в комнате. Позже, пришла Пелагея, держа в руках алюминиевую кастрюлю, завернутую в полотенце.
– Немного макарон принесла, с луком обжаренные. В дорогу заберёте. Вот хлеб скоро готов будет, две булки вам положу, должно хватить, если понемногу есть будете. Сухих листьев смородины ещё, заваривать будете. Дарья? Ты же остаёшься? – посмотрев на дальнюю родственницу, спросила Пелагея.