Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)
Шрифт:
О, смерть, суровая, ледяная, ужасная, воздвигни здсь свой алтарь и облеки его такимъ ужасомъ, какимъ только можешь, ибо здсь твое царство! Но по твоей вол не спадетъ и единый волосъ съ головы человка, заслужившаго любовь и почетъ. Ты не въ силахъ, ради страшныхъ цлей своихъ, внушить отвращеніе къ чертамъ лица его, хотя рука его тяжела и падаетъ когда ее оставляютъ, хотя прекратилось біеніе сердца его и замеръ пульсъ; эта рука была врна, честна, открыта; это сердце было правдиво, тепло и нжно, этотъ пульсъ бился по-человчески. Рази, убивай! Ты увидишь, какъ изъ ранъ прольется кровь его
Никто не сказалъ Скруджу этихъ словъ, но имъ слышалъ ихъ, когда смотрлъ на кровать. Онъ думалъ о томъ, каковы были бы первыя мысли этого человка, если бы онъ всталъ теперь. Алчность, страсть къ нажив, притсненіе ближняго? Поистин, къ великолпному концу они привели ero.
Онъ лежалъ въ темномъ, пустомъ дом, всми покинутый, не было ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые сказали бы: онъ былъ добръ къ намъ, и мы заплатимъ ему тмъ же. Кошеа царапалась въ дверь, а подъ каменнымъ поломъ, подъ каминомъ что-то грызли крысы. Почему он старались проникнуть въ комнату покойника, почему он были такъ неугомонны и безпокойны, — объ этомъ Скруджъ боялся и думать.
— Духъ, — сказалъ онъ, — здсь страшио. — Поврь, оставивъ это мсто, я не забуду твоего урока. Уйдемъ отсюда!
Но духъ указалъ на голову трупа.
— Понимаю тебя и сдлалъ бы это, — сказалъ Скруджъ, — но не могу. Не имю силы, духъ, не имю.
И снова ему показалось, что призракъ смотритъ на него.
— Есть ли хоть одинъ человжъ въ город, который сожалетъ о кончин этого несчастнаго? — спросилъ Скруджъ, изнемогая. — Покажи мн такого, духъ.
Призракъ раскинулъ передъ нимъ на мгновеніе черную мантію, подобно крылу, и, открывъ ее, показалъ комнату при дневномъ свт, комнату, гд была мать съ дтьми. Она тревожно ожидала кого-то, расхаживая взадъ и впередъ по комнат и вздрагивая при малйшемъ звук, смотря то въ окно, то на часы. Несмотря на вс усилія, она не могла приняться за иглу и едва переносила голоса играющихъ дтей.
Наконецъ, услышавъ давно ожидаемый стукъ, она поспшно подошла къ двери и встртила своаго мужа. Это былъ еще молодой человкъ, но лицо его уже носило отпечатокъ утомленія, заботъ и горя. Выраженіе его лица свтилось, какою-то радостью, которой онъ, повидимому стыдился, которую онъ старался подавить. Онъ слъ за обдъ, подогрвавшійся для него, и когда она, посл долгаго молчанія, нжно спросила, какія новости, онъ, казалось, затруднился, что отвтить.
— Хорошія или дурные? — спросила она, желая вывести его изъ этого затрудненія.
— Дурныя, — отвтилъ онъ.
— Мы разорены въ конецъ?
— Нтъ, еще осталась надежда, Каролина.
— Если онъ смилостивится, — сказала пораженная женщина, — то, конечно, еще не все пропало, если бы случилось такое чудо, осталась бы нкоторая надежда.
— Ему уже теперь не до того: онъ умеръ, — сказалъ ея мужъ.
Судя по выраженію лица, Каролиа была кроткимъ, терпливымъ существомъ — и все-таки она не могла скрыть своей радости при этомъ извстіи. Но въ слдующее мгновеніе она. уже раскаялась, подавивъ голосъ сердца.
— Значить, это правда, — то, что вчера. вечеромъ сказала мн эта полупьяная женщина, — я о ней уже разсказывала теб,- когда
— Я не знаю. Я думаю, мы еще успемъ приготовигъ деньги къ сроку. Едва ли его преемникъ окажется столь же безжалостнымъ кредиторомъ. Мы можемъ спокойно спать, Каролина.
Да. Какъ ни старались они скрыть своихъ чувствъ, они все-таки испытывали облегченіе. Лица притихшихъ, собравшихея въ кучку послушать непонятный для нихъ разговоръ дтей повеселли. Смерть этого человка оснила счастьемъ этотъ домъ. Единственное чувство, вызванное этой смертью, было чувство радости.
— Если ты хочешь, чтобы эта мрачная комната изгладилась изъ моей памяти, — сказалъ Скруджъ, — покажи мн, духъ, такого человка, который сожаллъ бы о смерти покойника.
Духъ повелъ его по разнымъ знакомымъ ему улицамъ. Проходя по нимъ, Скруджъ всматривался во все, стараясь найти своего двойника, но нигд не видлъ его. Они вошли въ домъ бдняка Крэтчита, гд они уже однажды были. Мать и дти сидли вокругъ огня. Было тихо.
Очень тихо. Маленькіе шалуны Крэтчиты сидли въ углу тихо и неподвижно, точно статуэтки, глядя на Петра, державшаго передъ собою книгу. Мать и дочери, занятыя шитьемъ, тоже были какъ-то особенно тихи.
«И онъ взялъ ребенка и поставилъ его посреди нихъ».
Гд слышалъ Скрудиъ эти слова? Не приснились же они ему? Наврное, мальчикъ прочелъ ихъ, когда они переступили порогъ. Почему же онъ не продолжаетъ?
Мать положила работу на столъ и подняла руки къ лицу.
— Этотъ цвтъ раздражаетъ мои глаза, — сказала она. — Ахъ, бдный, маленькій Тимъ! Теперь лучше, — сказала жена Крэтчита. — Я хуже вижу при свт свчей. Мн очень не хочется, чтобы вашъ отецъ, придя домой, замтилъ, что глаза мои такъ утомлены. — Давно бы пора ему придти, — отвтилъ Петръ, закрывая книгу. — Мн кажется, что нсколько послднихъ вечеровъ онъ ходитъ медленне, чмъ обыкновенно.
Снова воцарилось молчаніе. Наконецъ, жена Крэтчита сказала твердымъ веселымъ голосомъ, который вдругъ оборвалоя.
— Я знаю, что онъ… Помню, бывало, и съ Тайни-Тимомъ на плеч онъ ходилъ быстро.
— И я помню это, — воскликнулъ Петръ.
— И я, — отозвался другой. — Вс видли это.
— Но онъ былъ очень лёгокъ, — начала она снова, усердно занимаясь работой, — и отецъ такъ любилъ его, что для него не составляло труда носить его. А вотъ и онъ!
И она поспшила навстрчу. маленькому Бобу, закутанному въ свой неизмнный шарфъ.
Приготовленный къ его возвращенію чай подогрвался у камина, и вс старались прислуживать Бобу, кто чмъ могъ. Затмъ два маленькихъ Крэтчита взобрались къ нему на колни, и, каждый изъ нихъ приложилъ маленькую щечку къ его щек, какъ бы говоря: не огорчайся, папа! Бобъ былъ очень веселъ и радостно болталъ со всми. Увидвъ на стол работу, онъ похвалилъ мистримсъ Крэтчитъ и двочекъ за усердіе и быстроту; они, наврное, кончатъ ее раньше воскресенія.
— Воскресенія! Ты уже былъ тамъ сегодня, Робертъ? — сказала мистриссъ Крэтинтъ.