Рождественская песнь в прозе (пер. Пушешников)
Шрифт:
Дверь растворилась, и маленькая двочка, гораздо меньше мальчика, вбжала въ комнату и, обвивъ его шею рученками, осыпая его поцлуями, называла его милымъ, дорогимъ братомъ.
— Я пришла за тобою, милый брать, — сказала она. — Мы вмст подемъ домой, — говорила она, хлопая маленькими ручками и присдая отъ смха. — Я пріхала, чтобы взять тебя домой, домой, мой!
— Домой, моя маленькая Фанни? — воскликнулъ мальчикъ.
— Да, — сказала въ восторг двочка. — Домой навсегда, навсегда! Папа сталъ гораздо добре, чмъ прежде, и у насъ дома, какъ въ раю. Однажды вечеромъ, когда я должна была, идти спать, онъ говорилъ со мною такъ ласково, что я осмлилась попросить его послать меня за тобой въ повозк. Онъ отвтилъ: Хорошо, — и послалъ меня за тобою въ повозк. Ты теперь будешь настоящій мужчина, — сказала двочка, раскрывая глаза, — и никогда не вернешься сюда.
— Ты говоришь совсмъ, какъ взрослая, моя маленькая Фанни, — воскликнулъ мальчикъ.
Она захлопала въ ладоши, засмялась, стараясь достать до его головы, приподнялась на цыпочки, обняла его и снова засмялась. Затмъ, съ дтской настойчивостью, она стала тащить его къ двери, и онъ, не сопротивляясь, послдовалъ за нею.
Какой-то страшный голосъ послышался въ сняхъ: «Снесите внизъ сундукъ Скруджа». Появился самъ школьный учитель, который, посмотрвъ сухо и снисходительно на Скруджа, привелъ его въ большое смущеніе пожатіемъ руки. Затмъ онъ повелъ его вмст съ сестрой въ холодную комнату, напоминающую старый колодезь, гд на стн висли ландкарты, а земной и небесный глобусы, стоявшіе на окнахъ и обледенвшіе, блестли, точно натертые воскомъ. Поставивъ на столъ графинъ очень легкаго вина, положивъ кусокъ очень тяжелаго пирога, онъ предложилъ дтямъ полакомиться. А худощаваго слугу онъ послалъ предложить стаканъ этого вина извозчику, который поблагодарилъ и сказалъ, что если это вино то самое, которое онъ пилъ въ прошлый разъ, то онъ отказывается отъ него. Между тмъ чемоданъ Скруджа былъ привязанъ къ крыш экипажа, и дти, радостно простясь съ учителемъ, сли и похали; быстро вертвшіяся колеса сбивали иней и снгъ съ темной зелени деревьевъ.
— Она всегда была маленькимъ, хрупкимъ существомъ, которое могло убить дуновеніе втра, — сказалъ духъ. — Но у нея было большое сердце!
— Да, это правда, — воскликнулъ Скруджъ. — Ты правъ. Я не отрицаю этого, духъ. Нтъ, Боже меня сохрани!
— Она была замужемъ, — сказалъ духъ, — и, кажется, у нея были дти.
— Одинъ ребенокъ, — сказалъ Скруджъ.
— Да, твой племянникъ, — сказалъ духъ. Скруджъ смутился; и кратко отвтилъ: «да».
Прошло не боле мгновенія съ тхъ поръ, какъ они оставили школу, но они уже очутились въ самыхъ бойкихъ улицахъ города, гд, какъ призраки, двигались прохожіе, хали телжки и кареты, перебивая путь другъ у друга, — въ самой сутолок большого города. По убранству лавокъ было видно, что наступило Рождество. Былъ вечеръ, и улицы были ярко освщены. Духъ остановился у двери какого-то магазина и спросилъ Скруджа, знаетъ ли онъ это мсто?
— Еще бы, — сказалъ Скруджъ. — Разв не здсь я учился?
Они вошли. При вид стараго господина въ парик, сидящаго за высокимъ бюро, который, будь онъ выше на два дюйма, стукался бы головой о потолокъ, Скруджъ, въ сильномъ волненіи, закричалъ:
— О, да это самъ старикъ Феззивигъ! Самь Феззивигъ воскресъ изъ мертвыхъ!
Старикъ Феззивигъ положилъ перо и посмотрлъ на часы, — часы показывали семь. Онъ потеръ руки, оправилъ широкій жилетъ, засмялся, трясясь всмъ тломъ и крикнулъ плавнымъ, звучнымъ, сдобнымъ, но пріятнымъ и веселымъ голосомъ.
— Эй, вы, тамъ! Эбензаръ! Дикъ!
Двойникъ Скруджа, молодой человкъ, живо явился, въ сопровожденіи товарища, на зовъ.
— Такъ и есть, — Дикъ Вилкинсъ, — сказалъ Скруджъ духу. — Это онъ. Дикъ очень любилъ меня. Дикъ, голубчикъ! Боже мой!
— Эй, вы, молодцы! — сказалъ Феззивигъ. — Шабашъ! На сегодня довольно! Вдь сегодня сочельникъ, Дикъ! Рождество завтра, Эбензаръ! Запирай ставни! — вскричалъ старикъ Феззивигъ, громко хлопнувъ въ ладоши. — Мигомъ! Живо!
Трудно себ представить ту стремительность, съ какою друзья бросились на улицу за ставнями. Вы не успли бы сказать: разъ, два, три, какъ уже ставни были на своихъ мстахъ, вы не дошли бы еще до шести, какъ ужь были заложены болты, вы не досчитали бы до двнадцати, какъ молодцы уже вернулись въ контору, дыша, точно скаковыя лошади.
— Ну! — закричалъ Феззивигъ, съ удивительной ловкостью соскакивая со стула возл высокой конторки. — Убирайте все прочь, чтобы было какъ можно больше простора. Гопъ! Годъ, Дикъ! Живй, Эбензаръ!
Все долой! Все было сдлано въ одно мгновеніе. Все, что возможно, было мгновенно убрано и исчезло съ глазъ долой. Полъ былъ подметенъ и политъ водой, лампы оправлены, въ каминъ подброшенъ уголь, и магазинъ сталъ уютенъ, тепелъ и сухъ, точно бальный залъ
Пришелъ скрипачъ съ нотами, устроился за конторкой и загудлъ, какъ полсотня разстроенныхъ
Потомъ опять были танцы, дальше игра въ фанты и опять танцы. Напослдокъ подали пирожное, глинтвейнъ, большой кусокъ холоднаго ростбифа, кусокъ холодной вареной говядины, пирожки и пиво, пиво… Но главный эффектъ вечера былъ посл жаркаго и вареной говядины, когда скрипачъ (хитрая бестія, — онъ зналъ дло гораздо лучше насъ съ вами!) ударилъ «Сэръ Роджеръ де-Коверли». Тутъ старикъ Феззивигъ съ мистриссъ Феззивигъ выступили впередъ, приготовляясь начать танецъ, и притомъ первой парой; но вдь это не шутка! Вдь приходилось танцовать съ двадцатью тремя-четырьмя парами, — и съ народомъ, который вовсе не намревался шутить, съ народомъ, который хотлъ пуститься въ плясъ во всю, а не прохаживаться.
На если бы ихъ было вдвое боле, вчетверо даже; все-таки старшій Феззивигъ и мистриссъ Феззивигъ были бы на высот своей задачи. Мистриссъ Феззивигъ была достойной партнершей своего мужа во всхъ отношеніяхъ. Если же эта похвала, не достаточна, скажите мн боле высокую, и я охотно употреблю ее. Положительно какой-то свтъ брызгалъ отъ икръ Феззивига! Они сверкали во всякой фигур танца. Въ какой нибудь одинъ моментъ вы ни за что не угадали бы, что будетъ въ слдующій! И когда старикъ Феззивигъ и мистриссъ Феззивигъ продлали вс па: «впередъ, назадъ, об руки вашему партнеру, поклонъ, реверансъ, штопоръ, продваніе нитки въ иголку, и назадъ, на свое мсто», — Феззивигъ подпрыгнулъ такъ, что, казалось, его ноги мигнули, и сталъ какъ вкопанный.
Когда часы пробили одиннадцать, семейный балъ кончился, мистеръ Феззивигъ съ супругой заняли мста по обимъ сторонамъ двери, и, пожимая руки выходившимъ гостямъ, желали имъ весело провести праздникъ. Когда вс, кром двухъ учениковъ, ушли, хозяева точно такъ же простились и съ ними. Веселые голоса замерли, и юноши разошлись по своимъ кроватямъ въ задней комнат.
Все это время Скруджъ велъ себя какъ человкъ, который не въ своемъ разсудк. Его душа была погружена въ созерцаніе своего двойника. Онъ смотрлъ, вспоминалъ, радовался всему и испытывалъ странное возбужденіе. И только теперь, когда ясныя лица его двойника и Дика отвернулись отъ него, онъ вспомнилъ про духа и почувствовалъ, что духъ смотритъ прямо на него и что на голов его горитъ яркій свтъ.
— Какъ мало надо для того, чтобы заслужить благодарность этихъ глупцовъ, — сказалъ духъ.
— Мало! — повторилъ Скруджъ.
Духъ знакомъ заставилъ Скруджа прислушаться къ разговору двухъ учениковъ, которые отъ всей души расточали похвалы и благодарности Феззивигу. И, когда Скруджъ послушалъ, духъ сказалъ:
— Ну, не такъ ли? Истратилъ онъ нсколько фунтовъ, ну, быть можетъ, три, четыре фунта… Неужели этого достаточно, чтобы заслужить такія похвалы?
— Не въ этомъ дло, — сказалъ Скруджъ, задтый за живое его словами, и невольно говоря своимъ прежнимъ юношескимъ тономъ. — Не въ этомъ дло, духъ. Въ его власти сдлать насъ счастливыми или несчастными, нашу службу — радостнымъ или несчастнымъ бременемъ, наслажденіемъ или тяжелымъ трудомъ. Допустимъ, что его власть заключается въ какомъ-либо слов или взгляд — вещахъ столь ничтожныхъ, незначительныхъ и неуловимыхъ, — но такъ что же? Счастье, которое онъ даетъ, такъ велико, что равняется стоимости цлаго состоянія.