"Русская Ганза". Жизнь Немецкого подворья в Новгороде, 1346–1521 годы

Бессуднова Марина Борисовна

Самой тяжкой формой наказания являлись производимые обеими сторонами аресты или «задержания» (термин взят из ганзейской переписки) иноземных купцов, пребывавших в пределах местной юрисдикции, и их товаров. Данная мера не предполагала тюремного содержания для всех обитателей подворья, хотя некоторых из них новгородские власти могли указать посадить «в железа» в качестве заложников. Применение столь суровых санкций, как правило, осуществлялось синхронно — новгородцами в отношении обитателей Немецкого подворья и ливонскими магистратами в отношении проживавших в их городах русских «гостей». К вышесказанному стоит добавить, что обоюдная заинтересованность в продолжении торговли порождала у сторон заботу о предупреждении кризисных ситуаций, а в случае их возникновения — желание скорейшего их устранения.

В XIV веке «заморская» Ганза в целях оптимизации русско-ганзейского переговорного процесса передоверила его ливонским городам, которые стали представлять ее интересы на переговорах с Новгородом и Псковом [97] , и в этом был заложен глубокий смысл. В силу близкого соседства, частых поездок в Россию, наличия деловых и дружеских контактов информированность ливонцев о положении дел в русских городах была не в пример выше, чем, скажем, в Любеке. Их переговоры с новгородцами и псковичами требовали меньшего времени и, что немаловажно, меньших затрат, чем в случае проведения их городами «заморской» Ганзы. Важным обстоятельством было также знание многими ливонцами русского языка, равно как и обычаев, нравов, психологии их русских деловых партнеров. В результате переговорный процесс протекал в режиме наибольшего благоприятствования, и сроки новгородско-ганзейского размирья сокращались к полному удовольствию обеих сторон.

97

Angermann N. Die Stellung der livlandischen Stadte in der hansischen Gemeinschaft. S. 111–125.

Правды

ради надо заметить, что конфликты в русскоганзейской торговой практике случались все же нередко. По мнению Л. К. Гётца, несовместимость русских традиций с обычаями и нравами западноевропейцев предрешила то «скрытое состояние войны, которое образовало суть их вековых отношений» [98] . Подход к проблеме русско-ганзейских противоречий у большинства отечественных историков определяется их приверженностью к «теории барьеров», представлению о препятствиях, чинимых ганзейскими городами и ливонскими государями русскому торговому капиталу [99] . Эту точку зрения разделяют некоторые зарубежные историки [100] , хотя в зарубежной историографии последних лет высказывается мнение, что корень зла, возможно, стоит поискать в самой средневековой торговой практике, не исключавшей разного рода мошенничества [101] .

98

Goetz L. К. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. S. 341.

99

Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. Конец XIV — начало XVI в. Л., 1975. 359 с.

100

Donnert Е. Der livlandische Ordensritterstaat und Russland. Der livlandische Krieg und die baltische Frage in der europaischen Politik 1558–1583. Berlin, 1963. 320 s.

101

Angermann N. Deutsche Kaufleute im mittelalterlichen Novgorod und Pleskau // Deutsche im Nordosten Europas. Koln, Wien, 1991. S. 77.

На протяжении XV века напряженность в русско-ганзейских отношениях неуклонно возрастала. Заметным образом сворачивалась деятельность Немецкого подворья, а русская международная торговля все больше сосредотачивалась в Пскове и в ливонских городах, обусловив их процветание в первой половине последующего столетия [102] . При выявлении сути перемен, заметно деформировавших устои русско-ганзейской торговли, зарубежные и российские / советские историки при всей полярности суждений обычно исходят из постулата об антиганзейской политике великого князя Московского Ивана III [103] , хотя современная зарубежная историография предлагает и другой вариант решения проблемы — с учетом общеганзейских кризисных явлений эпохи Позднего Средневековья и тотальной перестройки функционирования Ганзы [104] . Тому способствует скрупулезная работа с ганзейской документацией, в которой широко отображены сбои в русской торговле, серьезным образом беспокоившие руководство Ганзы, магистраты ливонских городов и руководство Немецкого подворья. Русские источники в этом плане много проигрывают зарубежным документальным комплексам [105] .

102

Dollinger P. Die Hanse. Stuttgart, 1989. S. 380; Tiberg E. Moscow, Livonia and Hanseatic League. P. 26; Angermann N. Deutsche Kaufleute im mittelalterlichen Novgorod und Pleskau. S. 78–82.

103

Goetz L. K. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. S. 161–189.

104

Stoob Н. Die Hanse. Graz, 1995. S. 270–284; Hammel-Kiesow R. Die Hanse. S. 97–108; Angermann N. Deutsche Kaufleute in Novgorod im 16. und 17. Jahrhundert. S. 97–115; Selzer S. Die mittelalterliche Hanse. Darmstadt, 2010. S. 104–124. По мнению P. Хаммель-Кизова, в изучении «поздней» Ганзы современные исследователи делают лишь первые шаги (Hammel-Kiesow R. Die Hanse. S. 18).

105

Подробнее см.: Бессуднова М. Б. Специфика и динамика развития русско-ливонских отношений в последней трети XV века. Воронеж, 2016. С. 56–57.

Балтийский регион XV века был сориентирован на систему торговых коммуникаций, соединявших города Немецкой Ганзы в единое экономическое, политическое, культурное и языковое пространство, внутри которого выделялись отдельные анклавы. Один из них образовывали ливонские города, которые к концу XIV века фактически монополизировали ганзейскую торговлю с русскими землями [106] . Не удивительно, что именно в их архивах сохранилось наибольшее количество документов по русско-ганзейской торговле, которые уже давно привлекают внимание исследователей, но на современный момент еще далеко не исчерпаны. В Предисловии к настоящему изданию мы уже представили читателю подборку корреспонденции новгородского Немецкого подворья середины XIV — начала XVI века из архива Ревельского магистрата, ныне пребывающую в Таллиннском городском архиве, малую толику ганзейской документации, способную, однако, отобразить ключевые и весьма непростые моменты в жизни Немецкого подворья конца Средневековья.

106

Dollinger P. Die Hanse. S. 379, 403; Angermann N. Die Stellung der livlandischen Stadte in der hansischen Gemeinschaft. S. 111–125.

Для торговавших в Новгороде ганзейцев XV век, а именно им датируется подавляющее большинство представленных в этом издании документов, был сопряжен с борьбой за сохранение своих привилегий, утвержденных Нибуровым миром 1392 года [107] . В пику расхожим мнениям о политической подоплеке их последовательного устранения, хочется отметить, что в XV — начале XVI века традиции новгородско-ганзейской торговли разрушались преимущественно объективным образом, вне зависимости от торговой политики Новгорода и Ганзы, по причине изменения устоявшегося порядка международного товарообмена. Этот аспект истории Немецкой Ганзы в настоящее время активно изучается [108] , хотя процесс перестройки ее торговли с русскими землями в современной историографии представлен все еще не слишком выразительно. Между тем трансформация русско-ганзейского товарообмена как результат состояния балтийского рынка в целом, а также социально-экономических и политических подвижек, имевших место внутри освоенного ганзейцами пространства, оказалась болезненной для обеих сторон. Ломка традиций и выработка новых форм торгового сотрудничества не могли не дестабилизировать русско-ганзейские торговые отношения, тем самым подготовив почву для ужесточения противоречий на ином, политическом, уровне.

107

Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 125–126.

108

См.: Grassmann А. Lubeck und der deutsche Osten im Spatmittelalter // Die Hanse und der deutsche Osten. Lubeck, 1990. S. 23–39; Seifert D. Kompagnons und Konkurrenten. Holland und die Hanse im spaten Mittelalter. Koln, 1997. 467 s.; Niedergang oder Ubergang? Zur Spatzeit der Hanse im 16. und 17. Jahrhundert. Koln, 1998. 180 s.; Hammel-Kiesow R. Die Hanse. S. 97–121; The Dynamic of Economic Culture in the North Sea- and Baltic Region in the Middle Ages and Early Modern Period. Hilversum, 2007. 254 p.; Postei R. Die Hanse und das Baltikum in der hansischen Spatzeit // Die Kontinuitat der hansischen Dimension im baltischen Raum. Hamburg, 2008. См. также библиографические обзоры Hansische Umschau в ежегодниках HGBll.

Все вышесказанное проявляет себя в деловых, но вместе с тем не лишенных эмоциональности, строках ганзейских посланий, предлагаемых вниманию читателя. Первый документ подборки (№ 1), единственный относящийся к XIV веку, служит прекрасной иллюстрацией реплики о регламентации ганзейской торговли. В нем утверждается обязательность маршрутов следования купцов, прибывавших в Новгород

и уезжавших из него либо «водой» — по Волхову, Ладоге и Неве, либо санным путем на Нарву или Дерпт, а также предписания соблюдать торговые сезоны и ограничивать торговый капитал тысячью гривнами в год. Все это в совокупности является косвенным свидетельством активизации деловых контактов Новгорода с Ганзой, что требовало их упорядочения во избежание сбоев и, как следствие, убытков. Как это ни парадоксально, но именно популярностью новгородского рынка в ганзейской среде следует объяснять появление там обилия «фальшивых», то есть неправильно выделанных мехов, покупка которых ганзейцам строго возбранялась, и произвольное продление сроков ученичества будущего купца, вследствие чего взрослые «ученики», способные самостоятельно вести торговлю и при этом пользовавшиеся ученическими льготами, могли составлять серьезную конкуренцию проживавшим на подворье ганзейским «гостям».

Корреспонденция Немецкого подворья не дает представления обо всем ассортименте ганзейского экспорта в Новгороде [109] , поскольку в ней упоминаются лишь те товары, которые становились объектами раздоров, требовавших подключения «административного ресурса». Меновой характер ганзейской торговли в Новгороде вынуждал новгородские власти со вниманием относиться к метражу и расфасовке товаров, поставлявшихся на Немецкое подворье. Особенно актуальным этот вопрос стал в XV веке, когда случаи нарушения ганзейцами стандартов начали неуклонно возрастать, в чем советские историки усматривали проявления произвола, с которым пытались бороться новгородские, а позже и московские власти [110] . Случаи злонамеренности и мошенничества, конечно же, нельзя полностью исключать, как и то, что появление на новгородском рынке нетрадиционно расфасованных и отмеренных западноевропейских товаров могло явиться следствием и других обстоятельств. Возьмем, к примеру, один из наиболее востребованных ганзейских товаров, сукно, которое доставлялось в Новгород в виде отмеренных кусков, лакенов (поставов), упакованных в мешки, которые опломбировывались в городах-производителях. Обеспокоенность нарушением его метража заметна не только в среде новгородцев, но и у купцов с Немецкого подворья. Уже в начале XV века они жаловались в Ревель на подвоз сукна из г. Рёзелар в Нидерландах (rosselerische Іаkеrі) в более коротких, чем обычно, поставах (№ 2), что наблюдалось на протяжении всего столетия (№№ 16, 41, 49, 56, 72, 74). При этом указано, что наряду с продукцией традиционных поставщиков, нидерландских городов Сент-Омер, Лейден и Ипр, на новгородский рынок стали поступать сукна из других городов Фландрии (Рёзелара, Поперинге), а также Англии и Германии. При этом лакены изготавливались и паковались в подражание сент-омерским (томеским), лейским (лейденским) и ипрским тканям, но отмерялись подчас произвольно, с довольно большим недомером (№№ 2, 56, 70–72). Вполне уместно предположить, что подобное обстоятельство могло быть вызвано не только мошенничеством, но и различием метражных норм и обычаев в городах, которые подключались к ганзейской торговле. В письме от 13 сентября 1481 года в качестве поставщиков нестандартных лакенов названы фламандские города Лейден, Нерден и Элст; в ответ на рекламацию ганзейцев магистраты упомянутых городов отвечали, что их сукно упаковано согласно старинному обычаю — заметим, городскому, а не ганзейскому (№ 62).

109

Решению этой исследовательской задачи помогают данные, полученные в ходе археологических раскопок (см.: Рыбина Е. А. Археологические очерки истории новгородской торговли X–XIV вв. М., 1978. 170 с.) и купеческие книги, блестящий пример изучения которых в свое время был представлен М. П. Лесниковым (Лесников М. П. Ганзейская торговля пушниной в начале XV века // Ученые записки Московского городского педагогического института. 1948. Т. 8. С. 61–93).

110

Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 87–91, 95, 107, 113, 124–127, 195–200.

Произвольное обращение поставщиков сукна с длиной лакенов вызывало недовольство новгородцев и потому было чревато серьезными неприятностями для ганзейцев с Немецкого подворья. Они неоднократно просили ревельский магистрат следить за тем, чтобы лакены импортного сукна были установленной длины (№№ 49, 69, 71, 72, 74), и в этом вопросе были полностью солидарны с русскими купцами (№ 72). Власти Ревеля к подобным просьбам относились очень ответственно. Есть, например, сведения о комиссии, созданной по распоряжению магистрата, которой вменялось в обязанность установить качество сукна сомнительного происхождения [111] . Дело, однако, осложнялось тем, что сукно, запрещенное к продаже в ганзейских городах (а, значит, и упакованное не по ганзейским нормам), русские купцы добывали обходными путями — например, в Дерпте (№№ 22, 34) или в Нарве (№ 75) [112] . Тому немало способствовало развитие прямых контактов ливонских городов с Нидерландами в обход Любека и других городов «заморской» Ганзы [113] .

111

Такая комиссия была направлена в Нарву летом 1482 года (TLA, 230. Аа 10, fol. 63, № 75).

112

TLA, 230. Аа 10, fol. 63, № 75.

113

Подаляк Н. Г. Ганза: мир торговли и политики в XII–XVII вв. Киев, 1998. С. 109–111.

Как вопиющее нарушение расценивали обитатели Немецкого подворья появление слишком маленьких мешков с таким ходовым товаром, как соль (№ 17–18, 52), вследствие чего уже в начале XV века у новгородцев возникло желание производить повторное завешивание соли, расфасованной по мешкам в Ревеле или в Дерпте, еще и в Новгороде (№№ 16–18), что, однако, стало нормой лишь в 1487–1488 годах. Проблема с расфасовкой соли, таким образом, сопровождала развитие новгородско-ганзейских отношений на протяжении всего cтoлетия [114] и, как показали недавние исследования, была в немалой степени порождена различиями метрических систем в вендской и прусско-ливонской торговых зонах Ганзы [115] . В то же время неуклонный рост соляной торговли в Пскове [116] не был отмечен подобными трудностями, что свидетельствует если не о надуманности, то о сильном преувеличении проблемы с расфасовкой соли в русско-ганзейской торговле и о приемлемости ее традиционного порядка для русских купцов. Вместе с тем исследователи отмечают в политике Ивана III и его преемника Василия III тенденцию, связанную с ограничением завоза на Русь высококачественной импортной соли из Западной Европы — из люнебургской Салины или Байо [117] . И. Э. Клейненберг в связи с этим выдвинул интересное предположение, согласно которому ограничение соляного импорта диктовалось стремлением русских государей увеличить подвоз крайне необходимого для нужд Московии серебра [118] .

114

Goetz L. К. Deutsch-russische Handelsgeschichte. S. 300; Vogelsang R. Salz und Korn. Zum Revaler Handel im 15. Jahrhundert // Acta Baltica. 1974. Bd. 14. S. 157–162.

115

Held O. Hansische Einheitsbestrebungen im Mass- und Gewichtswagen bis zum Jahre 1500 // HGBll. 1918. Bd. 24. S. 127; Vogelsang R. Salz und Korn. S. 158.

116

Angermann N. Deutsche Kaufleute im mittelalterlichen Novgorod und Pleskau. S. 82.

117

Большинство зарубежных исследователей расценивает введение Московскими государями солевых запретов как попытку давления на ливонскую сторону в процессе переговоров (Kentmann R. Livland im russisch-litauischen Konflikt. S. 62, 70; Esper T. Russia and the Baltikum 1494–1558. P. 464; Attman A. The Russian and Polish markets in international trade. P. 107; Tiberg E. Moscow, Livonia and Hanseatic League. P. 153, 156). Советские историки видели в них признаки раннего меркантилизма (Базилевич К. В. Внешняя политика Русского централизованного государства. С. 383; Казакова Н. А. Русско-ливонские и русско-ганзейские отношения. С. 251).

118

Клейненберг И. Э. Серебро вместо соли. Элементы раннего меркантилизма во внешнеторговой политике Русского государства конца XV — начала XVI века // История СССР. 1977. № 2. С. 115–119. Важность для Руси подвоза западноевропейского серебра неоднократно утверждалась российскими исследователями (Хорошкевич А. Л. Торговля Великого Новгорода. С. 268–291; Рыбина Е. А. Торговля средневекового Новгорода. С. 226–229; Колызин А. М. Торговля древней Москвы. С. 87–90).