Русский американец
Шрифт:
– - Я сказал, не сомневаюсь, что вы не укусите меня, ваше сиятельство.
– - А если укушу?
– - Пожалеете, ваше сиятельство.
– - Напрасно так думаешь: к московскому вертопраху у меня жалости нет. Хотя ты и сын моего старого приятеля, даже искреннего друга, память которого я свято чту, а все же теперь я не чувствую к тебе ни жалости, ни участия.
– - Спасибо за откровенность, ваше сиятельство!
– - с улыбкой проговорил Тольский.
– - Я с тобой буду еще откровеннее и скажу, какому наказанию
– - Нельзя ли, ваше сиятельство, обойтись без наказания?
– - Советую тебе, сударь, не говорить со мною таким тоном, иначе я могу забыть, что передо мною стоит сын моего покойного друга. Даю добрый совет держать язык свой на привязи: не в меру он болтлив. Ведь это в Москве тебе попустительствовали, а здесь не Москва, сумеют заставить молчать; не таких, как ты, укрощали. Приготавливайся в дорогу.
– - В ссылку меня, ваше сиятельство, в Сибирь?
– - Подальше Сибири!.. Государь проветриться посылает тебя. Ты пойдешь на корабле вокруг света.
– - Возможно ли, ваше сиятельство?
– - воскликнул Тольский, изменившись в лице.
– - Ведь я и на лодке не люблю плавать.
– - Зато на корабле полюбишь. А проветриться тебе, право, не помешает. Морской воздух подействует на тебя благотворно и охладит твои порывы, которые многим бывают неприятны.
– - На такое дальнее путешествие у меня нет денег, ваше сиятельство.
– - Об этом не беспокойся: на корабле ты будешь на казенном содержании...
– - Но мне нужны же деньги, ваше сиятельство, хотя бы на карманные расходы.
– - На корабле никаких расходов у тебя не будет.
– - Я просил бы, ваше сиятельство, другого наказания...
– - Ты говоришь глупости!.. Это наказание... воля его величества, а долг всякого -- повиноваться священной воле монарха, -- произнес Аракчеев и махнул рукой, давая тем знак, чтобы вертопрах оставил его.
Тольский вышел, понуря голову; он никак не ждал себе такого наказания.
На другой день его из тюрьмы перевели в Адмиралтейство, а потом -- в Кронштадт. Отсюда через несколько дней должен был уйти в дальнее плавание военный корабль под названием "Витязь", на котором приказано было находиться и Тольскому.
Молодого дворового Ивана Кудряша ему разрешили взять с собою. Кудряш был рад, что так дешево отделался; он ожидал себе более строгого наказания.
– - Ты скажи, Ванька, может, тебе не хочется путешествовать по морю; я буду за тебя просить, и тебя оставят, -- сказал ему Тольский за день до своего отъезда.
– - Обижать меня изволите, сударь! Куда вы, туда и я... Хоть на край света белого, мне все едино.
– - И ты не боишься моря? Ведь ты свою жизнь подвергаешь большой опасности...
– - А разве вы, сударь, не подвергаете?
– - Я по необходимости. По своей воле разве я поехал бы?
– - А у меня и подавно своей воли
– - Да ведь тебя не неволят ехать со мной.
– - Действительно не неволят, а все же от вас я не отстану... Одна только смерть разлучит меня с вами.
Эти простые, задушевные слова верного слуги тронули Тольского так, что на глазах его навернулись слезы.
Но вот настал день, когда корабль "Витязь", хорошо вооруженный, с бравыми и ловкими матросами и с умным и дельным капитаном, должен был выйти в море.
Тольский с самого раннего утра находился на корабле; однако за ним строго следили, так что о побеге и думать было нечего. Волей-неволей он был принужден покориться своей участи и против своего желания совершить прогулку по океану. Доброжелатели снабдили его в дальнюю дорогу всем необходимым, в том числе и деньгами.
Капитана "Витязя" звали Иваном Ивановичем Львовым; это был плотный, мускулистый мужчина лет сорока, с умным, энергичным лицом; он обладал покладистым характером, добрым сердцем, но по временам был вспыльчив. На службе он был исполнителен, строг и требователен, не допуская со стороны подчиненных никаких упущений.
Такому пассажиру, как Тольский, капитан не был рад. Он хорошо знал, кто и что такое Тольский, и предвидел уже кучу хлопот и неприятностей.
– - Не было заботы, и вдруг нежданно-негаданно как с неба свалилась!..
– - хмуро проговорил он, обращаясь к своему приятелю, корабельному доктору Сергею Сергеевичу Кудрину, с которым он уже два раза совершил путешествие вокруг света и теперь готовился предпринять третье.
– - Ты говоришь про пассажира, что ли?
– - не выпуская короткой трубки изо рта, спросил Сергей Сергеевич
– - А то про кого же? Этот самый пассажир -- чтобы черт его побрал!
– - на мою шею сядет. Уж чует мое сердце, чует, -- горячо произнес Иван Иванович, бегая по палубе.
– - Ты преувеличиваешь, право, преувеличиваешь. Ведь Тольский не походит на то, что о нем рассказывают.
– - Благодарю покорно! Да разве ты знаешь его? Тебе известны его душевные качества?
– - Неизвестны... Чужая душа темна... Я только сужу по лицу Тольского, -- спокойно произнес Сергей Сергеевич.
– - Да и с лица-то он -- сущий разбойник!
– - воскликнул Львов.
– - Глазищи у него черные, горят как уголья, в них удаль, отвага... Роста без малого сажень, в плечах тоже не меньше... Ну как есть разбойничий атаман; так и ждешь, что он крикнет: "Сарынь на кичку!"
– - Ты лучше скажи -- Тольский напоминает собою русского богатыря.
– - А, похоже, он пришелся тебе по нраву и ты не прочь свести с ним дружбу?
– - сердито произнес Иван Иванович.
– - Мне всякий хороший человек по нраву.