Русский американец
Шрифт:
– - Не смей, Лукерья, докладывать, гони их, разбойников, в шею... Возьми полено и гони!
– - закричала на лестнице стряпуха.
Однако Иван Иванович поторопился войти в переднюю; за ним вошел и Василий.
С бранью и криком вошла туда же Фекла.
– - Что это все значит, Фекла? Что ты кричишь, кого ругаешь?
– - выходя в переднюю, с беспокойством проговорила Надежда Васильевна; это беспокойство увеличилось еще более, когда она увидала в передней каких-то двух незнакомых стариков.
– - Кто вы... и как сюда попали?
– - испуганным голосом спросила она.
– - Я...
– - Что же вам надо?
– - Пришли мы, сударыня наша, справиться, как вы здесь изволите жить, не имеете ли в чем нужды.
– - Ишь подъезжает, старый леший! Гони их, барыня, вон... Что на них глядеть-то!
– - крикнула стряпуха вне себя от злобы.
– - Замолчи, Фекла!
– - остановила ее молодая женщина.
– - Так ты дворецкий?
– - спросила она у Ивана Ивановича.
– - А ты сторож?
– - обратилась она к Василию.
– - Так точно, барыня, -- с низким поклоном ответили оба.
– - Что же вас привело сюда, ко мне? И как вы узнали, что я живу здесь? Как проникли сюда?
– - Да эти два старых лесовика подстерегли меня. Я с базара возвращалась... Они, проклятые, и набросились, точно разбойники!
– - опять крикнула Фекла.
– - Прикажите, барыня, этой злой бабе умолкнуть, и я все, с вашего барского дозволения, объясню вам, -- промолвил старик дворецкий и, когда Смельцова велела Фекле уйти, рассказал ей о том, как он и сторож принимали "добрую барыню" за привидение или пришелицу с того света и, наконец, как им удалось выяснить, кто находится в мезонине.
– - Как узнали мы, матушка-барыня, что вы в мезонине проживаете со своими прислужницами, так у нас и отлегло от сердца, точно гора с плеч. И думаем мы с Василием: есть теперь нам кому послужить, есть о ком позаботиться, -- закончил Иван Иванович свой рассказ.
– - Спасибо... Теперь я припоминаю: ты, кажется, прежде лакеем служил в усадьбе?..
– - Так точно, барыня, выездным лакеем...
– - Да, да... припоминаю... Тебя, старик, я тоже знаю... видала, -- обратилась Надежда Васильевна к Василию.
– - Как же, сударыня-барыня!.. Имел честь и я служить вашей милости.
– - С нынешнего дня мое затворничество наполовину кончается. Я уже не буду скрываться от вас или выдавать себя за привидение. Но это только для вас, для других я по-прежнему не существую на свете... Никто не должен знать, что я живу здесь... Надеюсь, ты меня понимаешь?
– - обратилась молодая женщина к дворецкому.
– - Понимаю, матушка-барыня, понимаю.
– - Квартиру отдавать жильцам больше не надо.
– - Я и не сдаю: с жильцами-то одни хлопоты да неприятности... Вот хоть бы последний жилец, господин Тольский...
– - Это тот, который хотел проникнуть ко мне в мезонин и ломал двери?
– - Он самый. Отчаянный человек... В тюрьму его посадили, а он убежал... Картежник, дуэлянт...
– - О нем ты как-нибудь расскажешь после... Он заинтересовал меня... Ты пишешь мужу за границу?
– - меняя тему разговора, спросила у дворецкого Надежда Васильевна.
– - Пишу, сударыня, только редко.
– - О том, что
– - Слушаю, как прикажете...
– - Теперь ступайте; когда будете нужны, я позову...
Дворецкий и сторож с низким поклоном оставили жилище своей госпожи.
XXI
Корабль "Витязь" уже несколько недель шел по Северному Ледовитому океану. Немало перенес он бурь с того дня, как выбрался из Кронштадта в открытое море, а там и в океан. Немало натерпелись страху и находившиеся на корабле. Тольский, всегда отважный, не признававший никаких опасностей, не раз смело глядевший в глаза смерти, очутившись в Ледовитом океане, струсил, когда морские волны стали бросать "Витязь", словно щепку или ореховую скорлупу. Ни во что не веровавший и ничего не признававший, он в тяжелую минуту опасности усердно молился, прося Бога о спасении.
Как-то среди дня небо неожиданно покрылось черными тучами и поднялась страшная буря; оглушительные удары грома сменялись ужасным ревом волн. Ослепительные молнии разрезали небесный свод, волны были так велики, что ежеминутно угрожали раздавить, расплюснуть "Витязь". Минута была страшная, и многие на корабле готовились к смерти.
Вдруг среди оглушительного рева волн и воя ветра раздалась громкая команда капитана Львова:
– - Руль и брасы по ветру!
В одну минуту все матросы были на палубе. "Витязь" вдруг переменил направление и полетел с неимоверной быстротой под попутным ветром.
А буря все продолжала свирепствовать; волны вырастали в целые горы. Мужественному капитану и матросам пришлось несколько часов бороться с разыгравшейся стихией.
Свидетелем такой ужасной бури Тольский был в первый раз; он тоже испугался и, подойдя к капитану, тихо спросил у него:
– - А что, господин капитан, опасность близка?
– - Ближе, чем вы думаете...
– - А что же нас ждет?
– - А то, что наш корабль может ежеминутно превратиться в щепки, -- спокойно ответил Тольскому Львов.
– - Боже! И мы все погибнем...
– - Что, струсили? Смерти испугались? Эх, господин Тольский!.. Видно, вы храбры только на земле, да и то, когда противник слабее вас.
Слова капитана обидели Тольского.
– - Господин капитан!
– - воскликнул он.
– - Не советую разговаривать со мной в таком тоне даже в подобную минуту...
– - Что, на дуэль вызовете?
– - Нет, здесь я в вашей воле...
– - Неверно, сударь, все мы находимся в Божьей воле... Однако отойдите, господин Тольский, вы мне мешаете.
От капитана Тольский подошел к доктору Кудрину и спросил у него:
– - Скажите, Сергей Сергеевич, правда, что мы на волосок от смерти?
– - Правда. Опасность большая.
– - И мы погибнем?
– - Не знаю, не знаю... А вы в Бога верите?
– - строго спросил доктор.
– - Теперь верю, -- несколько подумав, ответил Тольский.
– - Так... Стало быть, вера у вас появилась только в минуту опасности, когда, так сказать, вы одной ногой в гробу стоите? А вы молились ли?