Русский край, чужая вера. Этноконфессиональная политика империи в Литве и Белоруссии при Александре II
Шрифт:
«Латинство разлагается»?
Кауфман и бывшие его сотрудники отчасти были правы, указывая на неясность позиции Баранова как фактор, облегчивший противникам обращений мобилизацию сил на отпор властям. Их главным оружием действительно было слово: прошение, жалоба, слухи. Впечатление смягчения политики, которое неизбежно возникало вследствие паузы в заданном при Кауфмане антикатолическом дискурсе, актуализировало тему имперской веротерпимости. Вероятно, принадлежность Баранова к лютеранскому вероисповеданию тоже не прошла незамеченной. Распространявшиеся с осени 1866 года среди католиков и «присоединенных» слухи ставили под сомнение ключевой пропагандистский мотив обратителей – желание Царя-Освободителя, чтобы православная паства в Западном крае приросла за счет католиков. Подобно тому как обратители звали в православие именем царя, так и их противники апеллировали к истинной монаршей воле, толкуя ее в прямо противоположном смысле [1269] . В свою очередь, толки о том, «будто греческий патриарх какой-то подчинился папе со всею паствою вместе с Русскою Церковью [и] поэтому папа приказал все отошедшие костелы в Православие возвратить обратно в латинство вместе с лучшими по наружности церквами» [1270] , высмеивали популярное тогда мнение о неизбежном закате католицизма.
1269
В ноябре 1866 года чиновник, расследовавший жалобу волмянских крестьян, доносил о настроениях в Минской губернии: «…я почти повсюду замечал, что, под влиянием распущенных между ними… слухов о том, что принятие католиками православия
1270
LVIA. F. 378. BS, 1866. B. 2516. L. 158 ap. (донесение Скидельского благочинного [Гродненская губ.] – Литовской православной консистории, июль 1867 г.). См. пересказ того же слуха, где фигурирует Константинопольский патриарх: ГАРФ. Ф. 109. 1-я эксп. Оп. 42. 1867 г. Д. 5. Ч. 4. Л. 8–8 об. (донесение подполковника Штейна П.А. Шувалову, март 1867 г.).
Власти столкнулись с феноменом, совершенно естественным для ситуации неравного (с точки зрения государственной поддержки) межконфессионального соперничества: ради сохранения своей паствы духовенство дискриминируемой конфессии и наиболее преданные вере миряне прибегали к жесткому моральному нажиму на рядовых единоверцев или недавних отступников [1271] . Впрочем, произвол и злоупотребления самих властей делали понятия легального и нелегального чрезвычайно растяжимыми. В 1867 году любое сколько-нибудь заметное недовольство обращениями, проявленное католическим священником, могло быть квалифицировано как преступная «интрига», «подстрекательство к совращению» и т. д. Ксендзам надлежало или безмятежно взирать на то, как миссионерствующие чиновники «обрабатывают» их прихожан, или примкнуть к этой кампании в качестве кандидатов в православные священники. А.П. Стороженко при расследовании в марте 1867 года волнений новообращенных в Кривошине выявил следующий факт: «Минская Римско-католическая консистория, по получении (из православной консистории. – М.Д.) списков присоединившихся к православию, каждый раз дает указы деканам, чтобы они прежде исключения удостоверились в действительности принятия православия. …Ксендзы собирают сходки и входят в разговоры и разные толки с присоединившимися, стараясь всеми силами убеждения возвратить их снова в латинство. …После подобных сходок во многих местах подавались прошения костельными братчиками о присоединении принявших православие снова в латинство» [1272] . Этим действиям консистории и священников можно было найти прецеденты в законодательстве начала XIX века о регулировании перехода униатов в православие в тех же самых местностях – например, в упоминавшемся выше указе Синода 1800 года, который предусматривал возможность для униатских священников удостовериться в добровольной смене веры их прихожанами. Даже после «воссоединения» униатов 1839 года т. н. разбор паствы, согласно указу Николая I от 1842 года, производился комиссиями, где наряду с православным было представлено католическое духовенство. Обращения же середины 1860-х стали чем-то вроде конфискации паствы, не предоставлявшей католическому священнику никакого права участия и наблюдения. Удивительно ли, что ксендзы пытались хоть что-то противопоставить принуждению своих духовных чад к смене веры?
1271
О формах давления, которому в 1860-х годах и позднее отпадавшие в ислам крещеные татары подвергали остававшихся в православии, см. ценные наблюдения: Werth Р. At the Margins of Orthodoxy. P. 171–176.
1272
РГИА. Ф. 970. Оп. 1. Д. 1043. Л. 2 об.–3.
Обратители, как представляется, были даже заинтересованы в том, чтобы драматизировать встреченный ими отпор. Предсказуемое «попятное» движение вчерашних католиков началось еще до смены Кауфмана [1273] . Для понимания его мотивов не требовалось доискиваться скрытых пружин, тайных корней и невидимых нитей. Многие католические священники не собирались сидеть сложа руки и созерцать, как у них похищают паству, между тем как немалая часть завлеченных в «царскую веру» ожидала осязаемых материальных льгот в награду за переход. Власти же, отдававшие себе отчет в том, что по счетам надо платить, не приступали даже к проектированию соответствующих мероприятий. Трезвая оценка положения подсказывала, что надо вести кропотливую работу по аккультурации бывших католиков к новой вере и не инспирировать новых массовых обращений. Однако обратители смотрели на вещи иначе. Кампания массовых обращений (и здесь очень важно проследить ее динамику в течение 1867 – начала 1868 года) стала для некоторых из них самоцелью и осмыслялась в терминах схватки с «латинством» не на жизнь, а на смерть.
1273
По оценке Киркора, в сентябре 1866 года более 20 тысяч крестьян из обращенных на тот момент 40 тысяч проявляли нежелание оставаться в православии (ГАРФ. Ф. 109. 1-я эксп. Оп. 39. 1864 г. Д. 82. Л. 82 об.).
Верная мысль о том, что гонения на веру могут привести не к разобщению, а к сплочению верующих, мутировала у обратителей в маниакальные спекуляции, напоминающие печально знаменитую большевистскую «теорию» об обострении классовой борьбы по мере построения социализма [1274] . В одном из донесений минского жандармского начальника Штейна соответствующий тезис облечен в аналитическую форму: «Обращение в православие в последнее время целых католических приходов, закрытие многих костелов и вообще видимое постепенное ослабление и уничтожение латино-польского элемента в губернии еще более воодушевляет его (римско-католического духовенства. – М.Д.) энергию к поддержанию латинства и полонизма». О том же, применительно к литовцам Ковенской губернии, писал Н.Н. Новиков: «[Ксендзы] продолжают свою агитацию, проводят ее извилистыми путями кривотолков и, чтобы не компрометировать себя, стараются взвалить на народную предрассудочность… свой молчаливый протест против всей правительственной системы. Чем стройнее и крепче эта система в частях своих и чем заметнее сказывается ее прививчивость и жизненность, тем настойчивее этот глухой протест и тем разнообразнее его проявления» [1275] . А.П. Стороженко в пропагандистской брошюре о массовом обращении в местечке Ляховичи, описывая козни ксендзов, потешал читателя доходчивым сравнением: «Польщизна очень живуча; она, как пришибленная кошка, кажется совсем мертвою, а перетяни ее на другое место – оживет». А.П. Владимиров, разъясняя в позднейшем очерке, почему провалилась попытка «располячения костела», решительно наделял католицизм демоническими чертами: «Ксендзовство есть та сказочная “сила”, которая увеличивалась от каждого наносимого ей удара» [1276] .
1274
Релевантные и для нашей темы замечания о связи этой идеологемы с христианскими архетипами нечистой силы см.: Вайскопф М. Писатель Сталин. Изд. 2-е. М.: Новое литературное обозрение, 2002. С. 97–98.
1275
ГАРФ. Ф. 109. 1-я эксп. Оп. 41. 1866 г. Д. 5. Ч. 5. Л. 57 (донесение Штейна в III Отделение от 30 сентября 1866 г.); РО РНБ. Ф. 523. Ед. хр. 66. Л. 126 (секретная записка Новикова попечителю Виленского учебного округа от 25 апреля 1866 г. об установке православных икон в народных училищах для литовцев).
1276
Стороженко [А.П.]. Освящение церкви в местечке Ляховичах. С. 10; Владимиров А.П. История располячения западнорусского костела. С. 48.
Даже
1277
Из Северо-Западного края // Голос. 1867. № 80. 21 марта. О бытовании в Белоруссии и Польше народных легенд о числе «языков» и исповеданий, восходящих к книжным сказаниям о строительстве Вавилонской башни, см.: Народная Библия: Восточнославянские этиологические легенды / Сост. и коммент. О.В. Беловой. М., 2004. C. 286–288; Zowczak M. Biblia ludowa. Interpretacje watk'ow biblijnych w kulturze ludowej. Wroclaw, 2000. S. 191 (благодарю О.В. Белову за консультацию по этому вопросу). Интересно, что в те же самые годы именно этот образ – царство с 77 верами – встречается в доводах, при помощи которых крещеные татары доказывали свое право исповедовать ислам (см.: Werth P. At the Margins of Orthodoxy. P. 166–167).
При всей «нравственной шаткости и неустойчивости массы», как выражается автор статьи («Голоса». – М.Д.), мы затрудняемся допустить возможность такого религиозного индифферентизма. Как почти в одно и то же время почти одна и та же масса, слушая православный молебен в квартире мирового посредника, по окончании его решается перейти и переходит в православие, а слушая проповедь ксендза о покаянии или восклицание солдата-католика – «Эх вы, дурни! семьдесят семь вер под нашим царем живут, и ни одной из них не ломают», – тотчас же переходит в католичество! …Что-нибудь да не так! [1278]
1278
[Передовая] 7-го апреля, Вильна // Виленский вестник. 1867. № 41. 8 апреля. Спустя год корреспондент газеты «Весть» в фельетоне об А.В. Рачинском, выведенном под прозвищем Блаженный, прямо утверждал, что «мистические корреспонденции в “Голосе” о призвании братчиков, об отставном солдате и о 77 верах» написаны героем фельетона (***. Блаженный // Весть. 1868. № 27. 4 марта).
Ярким примером того, как дискуссия о причинах отпадений превращалась в инструмент мобилизации антикатолических эмоций среди самих обратителей и в вышестоящем начальстве, служит расследование в Порозовском католическом приходе Волковыского уезда (Гродненская губерния). Порозовский и соседние с ним приходы, населенные преимущественно государственными крестьянами, с начала 1840-х годов являлись яблоком раздора между католическим и православным духовенствами. Православная сторона считала большинство прихожан тамошних костелов «латинизантами» – бывшими униатами, отпавшими в католицизм и теперь подлежащими «возвращению» в православие. В конце 1850-х годов, как мы уже видели в главе 3, генерал-губернатор В.И. Назимов, тогда еще сторонник альянса властей с польской аристократией и высшим католическим клиром, с разрешения императора распорядился закрыть все следственные дела о «совращении» в Порозово и впредь не допускать «в религиозных делах мер судебно-полицейской расправы».
После 1863 года «спорные» прихожане Волковыского уезда вновь привлекли внимание властей. Именно их в первую очередь имел в виду гродненский губернатор И.Н. Скворцов, когда в июне 1865 года предлагал Кауфману учинить фронтальную проверку «действительной» вероисповедной принадлежности всех католиков западных уездов губернии, с упором на потомство от смешанных браков (см. гл. 5 наст. изд.). Деморализация католического духовенства после подавления восстания должна была, по мнению Скворцова, способствовать их «возвращению», лишь бы власть не пускала дело на самотек, как при Назимове. В 1866 году гродненские чиновники ринулись восстанавливать историческую справедливость в селениях и местечках, наиболее богатых «латинизантами». Разумеется, при выявлении последних по консисторским православным спискам, без учета данных католической стороны, конфессиональная самоидентификация прихожан менее всего принималась в расчет. С января по август 1866 года в Волковыском уезде было обращено в православие более 11 тысяч (!) человек и упразднен один из католических приходов – Яловский. Согласно официальной версии, изложенной в начале 1867 года губернатором, в числе присоединившихся насчитывалось около тысячи «чистых католиков, принявших православие по собственным убеждениям в превосходстве этого исповедания пред другими» [1279] .
1279
LVIA. F. 378. BS. 1866. B. 1152. L. 51–52.
Столь благостную картину сильно портил поток жалоб, поступавших из разных мест уезда, прежде всего из Порозово и Яловки, генерал-губернатору, министру внутренних дел, министру государственных имуществ, в Синод и даже императору. Из жалоб явствовало, что главные деятели «возвращения» – не священники, а чиновники палаты государственных имуществ и мировые посредники. «Приглашением» в православие служили розги, избиение, отправка к православному священнику на увещевание в разгар полевых работ, запугивание, шантаж. Например, старшину одного из волостей присоединили, пообещав не привлекать к ответственности за утайку заработанных крестьянами денег. Жалобщики отрицали правомерность отнесения их к «латинизантам» и доказывали, со ссылками на Свод законов, свою принадлежность к католицизму на том основании, что смешанные (католико-униатские) браки их родителей были заключены до издания указов 1830-х годов, обязывавших супругов разных (православного и какого-либо другого христианского) вероисповеданий крестить детей в православии [1280] .
1280
Ibid. L. 1–1 ар., 31–49 ар. Власти отвергали этот довод, поскольку действовавшее до начала 1830-х годов разрешение воспитывать дочерей от смешанных браков в вере матери, а сыновей – в вере отца, не распространялось на крестьянство. Как неверное толкование законов, так и саму идею снабдить жалобу ссылками на них власти приписывали не крестьянам (выгоднее было представить их жертвами подстрекательства и обморочивания), а составителю жалоб – еврею Хаиму Шварцу (Ibid. L. 28 ap.).
Как и в других подобных случаях, трудно быть уверенным, что жалобы не содержали преувеличений в рассказах о насилиях. Однако некоторые документально зафиксированные эпизоды расследования, проводившегося по этим жалобам, дают представление о методах, какими могли действовать обратители. Допрашивая Матвея Гуделя, сына католика и униатки, которого сочли одним из главных организаторов подачи жалоб, исправник Волковыского уезда «замети[л] дерзкие его возражения о неточном изложении показания и насмешливую улыбку, выражающую пренебрежение к производимому дознанию, [и]… отправил Гуделя в тюрьму». Мировой посредник П.М. Щербов (Щерба), чья личность заинтересовала III Отделение в 1866 году, после перлюстрации писем о злоупотреблениях обратителей, встретил в доме священника местечка Зельвы, «зайдя случайно в кухню», «латинизанта» Антона Радошко, присланного на «увещание» и державшего в знак протеста голодовку. Согласно жалобе, Щербов жестоко избил Радошко. Согласно же показаниям самого Щербова и тысяцкого этого местечка, Радошко в ответ на дружелюбную реплику Щербова, что, мол, хорошо бы ему «присоединиться», ни с того ни с сего «начал говорить: “Бейте меня, терзайте, режьте, а я вашей схизмы никогда не приму”. Тон, с которым он это произносил, был самый дерзкий и соблазнительный, а потому Щербов приказал его арестовать, но побоев не наносил». Правда, некий объявившийся тут же казак, исполняя приказ мирового посредника об аресте, «по ошибке завел его [Радошко] в ледник, где он просидел не более одного часу» [1281] .
1281
Ibid. L. 28 ар. – 29, 48–49 ар.