Русский романтизм

Коллектив авторов

действующего лица с литературным героем повторяется Тур-

геневым и в другом месте повести. „Я, как Гамлет, вперил

взоры свои в госпожу Шлыкову", говорит рассказчик, опи-

сывая свою встречу с ней в Москве. Лукьяныч по своему

характеру скорее контрастирует, чем сходствует с Дон-Ки-

хотом. Он томится жизнью. Ему „поскорей хочется дожить

свой

век", потому что „жуешь, жуешь хлеб, инда и тоска

возьмет: так давно хлеб жуешь". Ему „страшно", „скучно

одному". И жизнь томит его, и смерть страшна ему. Фигура

Лукьяныча, скучающего, ждущего смерти, как избавления от

тоски, и боящегося ее, нужна была для оттенения основного

действующего лица — незнакомки. Тема гибельной стихийной

страсти — тайны, целиком захватывающей человека, в компо-

зиции рассказа поддерживается противоположной темой —

темой человека, живущего без страсти, а потому томяще-

гося жизнью, ждущего >> желающего смерти, но вместе

с тем боящегося ее. Тот, кто сгорает в стихии страсти, не

думает о конце, хотя и неуклонно стремится к нему.

Тот же прием оттенения основной темы контрастной,

побочной — в „Первой любви". Повесть о страсти Зинаиды,

о первой любви юного героя, заканчивается рассказом о смерти

„трудной и тяжелой" одной бедной старушки, всю жизнь знав-

шей лишь нужду и несчастья. „Казалось, как бы ей не обра-

доваться смерти, ее свободе, ее покою?" А между тем, пока

ее ветхое тело еще упорствовало, пока грудь еще мучительно

вздымалась под налегшей на нее леденящей рукой, пока ее

не покинули последние силы, — старушка все крестилась и все

шептала: „Господи, отпусти мне грехи мои, — и только с по-

следней искрой сознания исчезло в ее глазах выражение

страха и ужаса кончины" (стр. 72). Смерть старушки напо-

минает герою о Зинаиде, подхваченной вихрем любви. Смерть

для нее неизбежный конец: — „Вот чем разрешилась, вот

к чему спеша и волнуясь стремилась эта молодая, горячая,

блистательная

жизнь" (стр. 70).

а Мы рассмотрели „Три встречи" с точки

;ТоР- ВСТРвЧИ; зрения их композиции, указали сходство не-

Тургенева которых композиционных приемов с поздней-

шими повестями Тургенева. Подведем теперь

итоги и посмотрим, какое место занимают „Три встречи"

среди других повестей Тургенева.

1361

Они знаменуют собой некоторый перелом в его творчестве,

сказавшийся ярче всего в области повествовательного жанра.

В предшествующих повестях оформление повествовательного

материала идет вокруг какого нибудь лица, рассматриваемого,

как явление типическое в бытовом или психологическом от-

ношении. Так, „Андрей Колосов" состоит из ряда типических

бытовых характеристик („Андрея Колосова", „небольшого чело-

вечка", Вари, Ивана Семеновича и ряда эпизодических фигур),

сцепленных между собою любовным действием, нужным также

и для того, чтобы показать, как два главных действующих

лица — Андрей Колосов и небольшой человечек, — держат себя

в одних и тех же жизненных условиях. Рассказ ведется от

первого лица, рассказчик — действующее лицо, и события

повести не окрашены в лирический тон. Тот же повествова-

тельный жанр и в „Бреттере". В „Дневнике лишнего чело-

века" центр повести — характер Чулкатурина; форма дневника

здесь использована в целях автохарактеристики. „Три портрета"

тоже выдвигают вперед проблему характера. Главное действую-

щее лицо, Лучинов, и все другие рассматриваются, как опре-

деленное психологическое явление. Приемы портретоописания

в этих повестях не всегда совпадают. В „Трех портретах"

манера характеристики восходит, как это указывалось исследо-

вателями, к стилю романтической школы. В „Петушкове" пор-

трет дан в форме Гоголевского гротеска; в „Андрее Колосове",