Русский романтизм

Коллектив авторов

она будет иметь позднее, то все же выдвинута в повести,

и „Три встречи" — первая ступень в ее разработке, и они мо-

гут рассматриваться в отношении тематики, как этюд к буду-

щим повестям.

Второй сон связан с таинственным рассказа и проливает

свет на другую тему рассказа, отвечает на вопрос, в чем же

заключается то таинственное,

которое играет столь важную роль

в композиции повести.

Во сне героиня является в образе Психеи; она с лампадой,

как полагается ей быть, когда она крадется взглянуть на Амура;

над рассказчиком она презрительно смеется: „Это он то хотел

узнать, кто я". Для рассказчика осталась тайной душа Психеи,

душа женщины в тот момент, когда она сгорает, гибнет, захва-

ченная стихией страсти.

1361

Тайна рассказа — тайна любви. Позднее, в „Несчастной"

Тургенев определенно выскажется: „Тайны человеческой жизни

велики, а любовь самая недоступная из этих тайн". Дюбовь—

тайна, и она несет в жизнь иррациональное. Герой „Довольно6,

ощутив в себе любовь, увидел вокруг себя что то таинствен-

ное. „Я стою и жду, и гляжу на эту калитку и на песок

садовой дорожки, я дивлюсь и умиляюсь, все, что я вижу,

мне кажется необыкновенным и новым, все обвеяно какой то

светлой, ласковой таинственностью" (стр. 110).

Женщина, захваченная страстью, как и героиня „Трех

встреч", очень часто кажется героям Тургенева, как и ему

самому, — загадкой. Софи из „Странной истории" — загадочное

существо, „Все страннее, все непонятнее становится" Зинаида,

когда она начинает любить. Любовь Сусанны и Фустова

„так и осталась загадкой" для Петра Гавриловича, точно

так же, как тайна любви матери не раскрыта для Сусанны.

Тот, кто любит, действует, живет, как во сне.

„ Вера иногда озиралась с таким выражением, как будто спрашивала

себя: не во сне ли она?..44 А я... я не мог придти в себя. Вера меня любит!

Эти слова беспрестанно вращались в моем уме, но я не понимал их, —

ни

себя не понимал я, ни ее. Я не верил такому неожиданному, такому

потрясающему счастью; с усилием припоминал прошедшее и тоже глядел,

говорил, „как во сне" (стр. 263).

И тем, кто подобно рассказчику из „Трех встреч" явились

случайными наблюдателями чужой страсти, любовь кажется

сном. Сон — для героя „Первой любви" — ночное свидание

отца его и Зинаиды. Сон для Петра Гавриловича из „Не-

счастной" — признание Сусанны и ее посещение.

Роль Лукья- В анализируемом нами сне есть еще одно

ныча в ком- действующее лицо — Лукьяныч в образе Дон-

познцяи рас- Кихота Ламанчского. Сон, на мой взгляд, поз-

catA8a воляет уяснить, почему разрешил себе Тургенев

ввести, как новое целое, эпизод смерти Лукьяныча, органи-

чески не связанный с композицией основной темы — тайны

гибельной страсти. Во сне, как и на яву, у Лукьяныча одна

и та же роль. Во сне он оберегает проход, по которому герой

может проникнуть к „неслыханному счастью", к Психее;

в действительности, он скрывает от рассказчика приезд в де-

ревню незнакомки, таинственно отмалчивается по поводу нее.

Во сне мотивируется роль Лукьяныча так: „целую жизнь

отыскивал я свою Дульцинею — и не мог найти ее, и не по-

терплю, чтобы вы нашли свою", говорит он. Лишь по кон-

трасту может быть назван Лукьяныч Дон-Кихотом. В нем

нет именно тех черт, которые Тургенев считал основными

в психологическом типе Дон-Кихота, нет веры, „в нечто веч-

1361

ное, незыблемое, в истину", он не проникнут „весь предан-

ностью к идеалу" (стр. 322). Чисто внешний признак положен

Тургеневым в основу сближения Дон-Кихота и Лукьяныча —

он неподкупен, предан и верно исполняет приказания мол-

чать о незнакомке. Тот же прием чисто внешнего сопоста-

вления, основанного на сходстве одной какой нибудь ситуации,