Рута Майя 2012, или Конец света отменяется
Шрифт:
Он замолчал, явно вновь переживая весь тот кошмар.
– Николай Андреевич, – взял слово Беловежский. – Простите, что потревожили вас. Но мы недавно узнали эту историю. А также до нас дошли сведения, что, возможно, ваш друг спрятал сосуд. Мы подумали, что вдруг у вас есть какая-нибудь информация, где это могло быть. Так получилось, что мы как раз едем по тому же маршруту… Если ваш друг спрятал сосуд на каком-то из городищ на пути… Если вы что-то знаете, у нас у всех появился бы шанс… – Он замялся, подбирая слова, и неожиданно сказал: – Ведь, по сути, ваш друг отказался
– Молодой человек, это действительно так, – с горечью начал Быстров, – но и в этом груз моей вины. Это из-за меня Игорь Ветров пожертвовал собой ради науки. И не в первый раз! Когда-то он не разделял моей преданности науке. Но потом не просто согласился со мной, но вложил в это немало средств. Однако тогда это были лишь деньги [66] . А теперь он отдал жизнь!
– Вот видите, – перебила его Марина. – Значит, это стало делом его жизни. И давайте попробуем все вместе разобраться в этой истории. Помогите нам, пожалуйста, Николай Андреевич!
66
Историю Николая Быстрова и Игоря Ветрова читайте в романе Т. Вепрецкой «Сантрелья».
– Но я ничего не знаю, – отнекивался археолог.
– Гарсия нам рассказал, что вы встретились с Ветровым в Тулуме, – продолжила Марина. – Скажите, не упоминал ли он случайно сосуд? Ведь он наверняка показал его вам как ученому, как археологу?
И Быстров попал в эту ловушку, расставленную ему девушкой:
– Нет, он сказал, что не может показать мне сосуд.
– Почему? – Беловежский решил не ослаблять напор.
Николай Андреевич Быстров осознал, что проговорился, вздохнул и произнес:
– Хорошо. Он действительно сказал, что сосуд спрятан. Этот факт он полагал гарантией своей безопасности.
– А почему Максим Анатольевич считает, что вы вообще ничего не знаете о судьбе сосуда? – спросила та.
Быстров помолчал и ответил:
– Марина, я не собирался разыскивать этот предмет. Он мне ненавистен, поймите правильно. Игоряшу он бы не вернул к жизни. Гурова я попросил расследовать именно убийство Ветрова. Где он спрятал сосуд, в той ситуации уже роли не играло. Поймите одно: убийцы, если они охотились за этим предметом, не знали, что он его спрятал.
– Но сеньор Буеналус якобы знал об этом, – вставил Саша.
– И это, по всей вероятности, доказывает, что именитый ученый, к счастью, не имеет к убийству никакого отношения.
– Точно. Просто мы сейчас подозреваем всех, с подачи Максима Анатольевича, даже вас, уж извините, – смущенно призналась Томина.
– И правильно делаете, – впервые за весь разговор улыбнулся Быстров.
– А почему ваш друг не рассказал вам, куда он его спрятал? – спросил Беловежский и лукаво добавил: – Или рассказал?
– Нет, – отрезал Быстров, не желая больше попадать в расставленные сети настырных молодых людей. – Я ничего о местонахождении сосуда
Археолог намекал на то, что разговор окончен. Но ребята боялись упустить что-то важное, и Марина спросила:
– Вы доверяете сеньору Гарсия?
– Да, абсолютно. Я знаю его много лет.
– Почему же Ветров не доверился ему? – в свою очередь подхватил Саша. – Или мог довериться?
– Нет, не думаю. Не доверился, очевидно, чтобы не осложнять жизнь ни ему, ни себе на всякий случай. Это я давно знаю Леонардо, Игорь же видел его впервые.
– Как вам кажется, можем ли мы доверять сеньору Гарсии? – Этот вопрос давно волновал Марину. – Он сам мне рассказал эту историю. И, по сути, только он может пролить свет, в какой момент поездки мог быть спрятан сосуд.
– Марина, – умоляюще проговорил археолог. – Уже десять лет я не знаю, кто и почему убил моего друга. Я в этом случае не доверяю никому, даже самому себе, как вы верно заметили, до тех пор, пока я не докопаюсь до истины.
– Вот мы и пытаемся докопаться до истины. Сосуд не всплыл ни в каких коллекциях, значит, может быть, чисто теоретически, хоть и почти нереально, но маленький шансик есть, что он все-таки еще покоится в том самом месте, куда Ветров его спрятал. Любая зацепка могла бы помочь понять, где именно то самое место. А мы как раз едем по этим городищам, – в отчаянии увещевал Беловежский.
Но Быстров его не захотел услышать:
– Еще раз умоляю вас не лезть в эту старую трагедию. Это опасно! К сожалению, мне пора! Надеюсь на ваше благоразумие и взываю к нему!
– До свидания! Спасибо вам в любом случае! – опустошенно произнес Саша.
А Марина заговорила с жесткими нотками в голосе:
– Я читала о вас, Николай Андреевич. И я знаю, что в свое время только ваша упорная вера в науку, ваша несокрушимая настойчивость, вопреки всем обстоятельствам, позволили вам совершить неоценимое открытие. Помогите же тем, кто близок вам по духу, кто с вами «одной крови»! Спасибо вам за разговор! Всего доброго!
Все молчали. Было заметно, что Маринины слова произвели на археолога сильное впечатление, что в нем идет какая-то внутренняя борьба. Через минуту он отрешенно проговорил:
– Да, вы правы. Удачи вам, молодые люди! – И отключился.
Томина сидела как в воду опущенная. Казалось, она истратила всю жизненную энергию на этот разговор. Беловежский, наоборот, оживился:
– Здорово ты его, Марина! Сразу видна журналистская хватка!
– А толку-то? Он был нашей единственной зацепкой.
Марина готова была расплакаться от бессилия. Они возлагали такие надежды на этот разговор. В дверь постучали, и послышался голос Комодовича:
– Ребята, поехали. Мы подбросим вас до сервиса.
– Мы поговорили с Быстровым.
– Ну вот, расскажете нам по пути по-русски. Извинимся перед Камило.
Они сдали номера, и все четверо вместе с вещами загрузились в машину Кнорозовского центра, на которой Комодович и Львова прибыли позавчера в Паленке и теперь отправлялись в обратный путь.