Рыба моя рыба
Шрифт:
— Судиться или платить штраф, — шепотом сказала Наташа поверженно, не поворачиваясь и чувствуя его теплое дыхание.
— Тебе хватит?
— Даже если все продать, еще тысяч сто останется.
Слезы без разрешения поползли по щекам.
— Не волнуйся, я найду, — муж погладил ее по голове.
— А что потом? — Наташа поймала его руку.
— А потом — суп с котом, — по-детски пошутил он.
— И пирожки с котятами? — подхватила она.
И они тихонько рассмеялись.
Подружка невесты
Я знала: если не встану сейчас, мы поссоримся навсегда. И продолжала лежать.
День только начался, а я уже ненавидела его. Букет из
Вчера меня разжаловали в подружку невесты. Лена боялась, что я опоздаю. Что приедет жених и некому будет петь пошлые частушки, лопать шарики с загадками и заставлять народ плясать и пить водку в обшарпанных пролетах пятиэтажки. Рядом с букетом у меня покраснела от стыда лента свидетельницы.
Я ненавидела свадьбы. Но дружила с людьми много и буйно, поэтому постоянно оказывалась в свадебных силках. Это ведь не просто праздник, это этап жизни, его нельзя игнорировать. Счастье надо уметь проживать со своими людьми так же, как и горе — вблизи, иначе ты — пыльца, не человек. Но даже на самых пристойных свадьбах меня тошнило от речей про отплытие корабля любви, слезных поздравлений в стихах, многоэтажных тортов и поцелуев под пьяный ор. Считаю, что людей, которые рифмуют в открытках «зорьку»-«горько», «любовь»-«вновь» и «поздравляем»-«желаем» надо растворить в кислоте прямо на глазах у родни, чтоб другим было не повадно.
Но я старалась быть преданным человеком и год за годом ходила с подружками выбирать белые платья, рисовала плакаты с сердечками и устраивала конкурсы на лестницах хрущевок.
Лена выходила замуж второй раз.
Мы близко дружили в средних классах. Подростковая дружба похожа на школьные дискотеки: выцепляешь кого-то малознакомого из полумрака и мнешься с ним на месте под «Чужие губы тебя ласкают», но чувствуешь себя так, будто вы уже избороздили все моря, переболели цингой и вместе открыли седьмой материк. В школе не выбираешь друзей, и они не выбирают тебя — вы просто совпадаете в пространстве и времени. С Леной мы совпали в пространстве электрички. Мы жили в соседних домах и даже ходили в одну группу в садик, но я там Лену обижала и стучала ей куклами по кудрявой голове. Потом нас обеих засунули в школу в соседнем городе, и мы слепились в одно целое в тамбуре забитой электрички, придавленные друг к другу обстоятельствами.
Вместе прогуливали уроки, играли в бутылочку с одноклассниками за школой и красили волосы дешевой краской. Ее родители пили и постоянно скандалили. Мои родители постоянно работали и не разговаривали друг с другом. Иногда моя мама возила нас в школу на машине, и мы болтали и смеялись всю дорогу. У Лены был высокий голос (такой называют звонким), добродушное овальное лицо и упругие кудряшки. Еще она быстро бегала на соревнованиях — настолько быстро, что мне под ее покровительством на уроках физкультуры разрешали пинать балду. А я писала в толстых тетрадках первые заметки и ходила одна в лес собирать землянику.
С тех пор, как мальчик из параллели в восьмом классе позвал Лену в гости, наша дружба лишилась крыльев. Мы по-прежнему часами болтали по телефону, иногда ходили гулять втроем, но Лену уже ничего не интересовало, кроме отношений. Она даже на соревнования перестала ездить. Пользуясь образовавшейся между нами разницей в жизненном опыте, она стала сочинять небылицы. Я подыгрывала. Вначале она якобы забеременела (все в ее рассказах, конечно, закончилось выкидышем). А потом ее якобы изнасиловал отец.
В старших классах нас перевели в разные школы, и мы разбежались
В институте у меня появились новые друзья. Мы ездили с палатками на водохранилище, сдавали электродинамику, встречались на броуновский манер — хаотично, но весело, обсуждали фильмы Вендерса и Кар-Вая, романы Хемингуэя и стихи Неруды… Тогда Лена позвала меня на свою первую свадьбу. Я знала только, что со школьным парнем она давно рассталась, но он все еще иногда орал пьяные песни у нее под окном. Я одолжила у мамы неудобный праздничный костюм с золотыми вензелями. Ленина мама бросилась на меня с объятьями, а Лена сердито спросила, почему я не принесла розы для невесты. Потом меня запихнули в какую-то машину в хвосте свадебной колонны с пожившими женщинами, которые много курили и ничего не знали ни про Неруду, ни про Вендерса. Под мелким дождем мы объехали все памятники Ленину и Неизвестному Солдату в городе (других у нас не было) и выпили шампанского у Вечного огня. Женщины работали вместе с Леной администраторами в фитнес-центре. Когда жених взял невесту на руки и потащил через мост в светлую семейную жизнь, отплевываясь от лезущей в лицо фаты, одна из женщин заметила, что живот Лена подвязала шарфом, «чтобы не навредить ребеночку». Так я узнала о ее беременности (на этот раз — настоящей) и причинах замужества.
После этого наша дружба зашла в тупик. Мы не общались лет пять, пока моя мама не заболела. Лена встретила ее возле барбарисового куста между нашими домами, послушала про тяготы онкологии и стала иногда заходить к нам в гости. Она разговаривала с мамой, поддерживала ее и несколько раз ходила с ней на процедуры. Однажды я вернулась домой и застала зомбо-Лену — она бродила по комнатам с закрытыми глазами и протянутыми вперед руками. Мама объяснила: Лена чувствует ауру предметов и сейчас почистит нам квартиру. Вспомнив, как в школе одноклассница «вызывала дождь», я скептически покачала головой. Лена остановилась возле шкафа и сказала, что у него аура черная.
— У вас тут не лежит каких-то важных предметов? Крестики, иконы, украшения?
Мама побледнела и вытащила из старенькой ракушки обручальные кольца. С отцом они развелись, он ее бросил. Как раз после этого мама и заболела.
— Избавьтесь, — посоветовала Лена.
Стены квартиры были заставлены шкафами, а в «самом черном» не было ни намека на другие украшения — там под слоем пыли покоились дешевые сувениры.
Несколько дней мама уверяла, что чувствует себя лучше.
Вдохновленная принесенной пользой, Лена потащила меня к бабке-целительнице. Последний раз мы с подругой вместе куда-то ездили в девятом классе. Мы просто пропускали школьную остановку и выходили позже — в городе, где никого не знали. Покупали бутылку вина в палатке, пачку сигарет, садились в первый попавшийся автобус, а потом шатались по округе и прятались от весеннего солнца под забором лифтостроительного завода. Рядом бегали теплые собаки; ползли по небу, как каноэ, длинные узкие облака.
Мама снаряжала меня в поездку, как первооткрывателя, — с рюкзаком и запасом провизии. Мне не хотелось лишать ее надежды на исцеление, хотя это был дурдом. Завернувшись в серый шарф с кисточками, почти волочившийся по земле, я нырнула в вагон. Лена показала на пятиэтажку в окне, мимо которой мы проползли в прямоугольнике вагона.
— Вон там мы с Алешей и Сашей живем.
С Алешей, ее сыном, я уже познакомилась, но про мужа знала только по рассказам и жалобам. А вот Алеша мне понравился — я как-то ходила с ним гулять, и он, намертво приклеившись ко мне своей маленькой лапкой, тыкал пальцем во всех прохожих, спрашивая: «Кто?» и обзывал меня «тетей Аней».