Рыба моя рыба
Шрифт:
Дочка притопала в коридор, неся слезы в глазах.
Наташа отложила письмо. В гостиной красовалось разоренное гнездо из стульев, табуреток и одеял, прицепленных прищепками к мебельным спинкам и ножкам. Из гнезда вынули одну из опор: кресло мужа было уведено из плена к своему обычному месту.
— Разворошили? — Наташа посадила дочь на колени.
— Неа.
— Растащили твой домик?
Мила помотала головой с тоненькими хвостиками.
— Ламали.
— Разломали, — поняла Наташа, — негодяи.
Она чмокнула дочь куда-то между лбом и хвостиком. Штраф тем
— Проголодалась?
— Дя, — сказала Мила. — Нас в садике не колмят.
— Как это не кормят? А что вы кушаете?
Наташа посмотрела удивленно.
— Мы ничего не кушаем. Нам ничего не дают. Слазу все съедают сами.
Рассмеялась:
— Сами? Так они лопнут столько съедать.
— Они нас не колмят. Даже мясом. И кулачкой.
— И курочку не дают? Вы все исхудали там, наверно?
— Дя.
Собравшись с силами, Наташа бросила одежный ком в машинку и запустила стирку. Пошарила в запасах еды. Окорочка недружелюбно зашипели на сковородке.
Бумаги по-прежнему смотрели непреклонно, как загнанные на судебную скамью присяжные заседатели. Красноармейский таможенный пост уведомлял о повторном нарушении срока подачи статформы. Наташа ничего не знала ни о каких формах и таможенных постах. Она ничего не продавала за границу. Но мало ли в России Лебедевых Н.Н.? Перепутали, как всегда, а людям потом бегай, разбирайся, воюй.
Она заперла мысленную акулу на дне головы и стала ждать Игоря. Когда услышала, как скребется его ключ в замке, вздрогнула. Мила смотрела мультики.
Игорь вернулся хмурым, каким часто возвращался в последнее время. Холодные и оборванные мартовские дни, с дырами на белых одеждах, сидели у подъездов, как голодающие, в ожидании солнца. Он заглянул в ванную и проверил стирку. Потом долго принимал душ. Когда вышел, первым делом захлопнул щелочку окна и перекрыл жене воздух.
— Жарко, — сказала Наташа и посмотрела на плиту, на которой трепыхались голубые газовые хризантемы.
— Мила простудится. — Он встал спиной к городу, закрыв его собой.
На плите кипела уха и варились макаронные локоны.
Наташа не хотела ссориться из-за окна.
Она собралась с духом:
— Игорь, мне там письмо странное пришло…
Он сразу смекнул — дело серьезное:
— Ммм?
Наташа передала три вражеских страницы. Муж нетерпеливо забегал по ним взглядом.
— Семьсот тысяч? Ты в своем уме? — Он нечаянно смахнул с подоконника банку с вишневым вареньем, и оно сладкой кровавой лужей расползлось по полу.
— Я? — Наташа бросилась за тряпкой. — Я-то тут причем?
Она ползала, убирая непорядок, пока муж перечитывал письмо.
— Это же бред какой-то? — она посмотрела на него с пола, как на божество.
Игорь ушел к своему компьютеру и полез в интернет. Он появился на кухне, когда рыбья голова сварилась и, разинув мертвый рот, перекочевала в мусорное ведро.
— Пиздец, — сказал Игорь. — Я же тебе говорил.
Наташа поняла, что придется ехать в Красноармейский таможенный пост.
Два года назад она заметила,
Глазки, глазки, сколько вас рассыпано по китайским фабрикам, зачем избегаете вы заботливых русских рук?
Раньше Наташа вязала — зайчиков с длинными грустными ушами, довольных пузатых котов и мышек, длинных салатовых гусениц и просто каких-то чудиков, похожих на нее саму. Раньше она ездила покупать пряжу и глазки для своих зверей на рынок, и подолгу копалась в акриловых мотках, разноцветном полиэстере, бусинах, пуговках и блестяшках. Потом, после двух выкидышей, появилась Мила, и Наташа уже никуда не ездила. Милу ждали долго, но она выбрала самое ненадежное время. Объявили карантин, талым снегом затопило пустые улицы, а очереди скорых тянулись в ковидные госпитали на километры. Игорь с ума сходил от беспокойства: в него вселились навязчивые мысли о том, что Мила умрет. Сам он ходил на работу в автосервис, потому что надо было на что-то жить, но Наташу никуда не пускал. Он мыл полы с хлоркой, каждый день стирал одежду и постельное белье на самой высокой температуре, проводил в ванной по несколько часов в день, никого не пускал домой, и постоянно докомплектовывал домашнюю аптечку, так что она занимала уже не обувную коробку, как раньше, а три полки в шкафу.
Наташа сидела взаперти, ни с кем не встречалась и чувствовала себя родственной душой графа Монте-Кристо периода замка Иф. Мила просыпалась в пять и кричала, и не отпускала ни на минуту, пока не засыпала днем после долгих уговоров прямо на маме. Из-за кормления постоянно хотелось есть, словно внутри разверзлась черная дыра. Ночами Наташа воровато обносила холодильник и все равно весила сорок один килограмм.
Не хватало денег. Подгузники и пеленки, соплеотсосы и фильтры, витамины и детское питание, игрушки и одежда — все это оставляли возле двери рассеянные курьеры, пока муж жил своей настороженной жизнью. Искать вещи в домовом чате или покупать подержанные муж запрещал.
На исходе первого года к ним переехала мама Игоря. И из чистилища они перешагнули в ад. Свекровь держала свое слово и свое мнение, как камень за пазухой, и вместо помощи била ими по невестке, словно из пращи. Из Игоря и его мамы получился целый отряд: копьеносец, то и дело протыкавший Наташе сердце, и пращница на подхвате. Когда однажды после рвоты и плача у дочери обнаружилось сотрясение, Наташа, как бы чудовищно это ни звучало, обрадовалась, ведь в больнице свекровь призналась, что «немного уронила» внучку. Маму наконец выдворили из домашней крепости, и она понуро удалилась с поля битвы, укатив в чемодане свои дурацкие занавески.
Наташу спасало вязание. Правда, после родов руки стали отекать, пальцы сводило. Но хотя бы десять-двадцать минут в день она проводила со своими игрушками. Карантин сняли и, сраженный доводами о пользе свежего воздуха, Игорь, хоть и со скрежетом, начал отпускать их на прогулки. Наташа со скорбью разглядывала демисезонные комбинезоны в каталогах: Мила потела в зимнем, но купить комбинезон на весну было не на что. А через несколько месяцев должны были прекратиться выплаты по уходу за ребенком.