С Корниловским конным
Шрифт:
Строки генерала Деникина, приведенные выше, — только подтверждают мое предположение, что Шкуро шел на личный риск, риск прорыва красного фронта и, может быть, вопреки желанию главного командования. У Деникина не сказано, что Шкуро поручено «прорвать фронт красных и вторгнуться в Баталпашинский отдел», т. е. — в тыл красным, а сказано — что «он получил самостоятельную задачу действовать на фланге Добровольческой армии и поднять Закубанские станицы», видимо, когда общий фронт войдет за Кубань. А если его бригада будет действовать на фланге, наряду с общим фронтом, следовательно, никаких особенных денежных субсидий, хотя бы на укомплектование
И можно предполагать, что он, оскорбленный и неоцененный за свой, безусловно, смелый и рискованный поход от подножия Кавказских гор, через сплошной массив красных войск, в северное Ставрополье, теперь воспользовался тем, что ему дали самостоятельную задачу, и решил провести ее так, как он понимал.
Сильная Северо-Кавказская красная армия занимала к этому времени всю левобережную Кубань, весь район севернее Армавира, и все, что было восточнее Ставрополя до самого Каспийского моря. Железнодорожная магистраль от разъезда Гулькевичи, на левом берегу Кубани, что в семи верстах от узловой Кавказской станции, через Армавир, Невинномысскую, Минеральные Воды и далее по всей Терской области, была в руках красных. Многочисленные красные бронепоезда курсировали по ней беспрепятственно, охраняя свои базы. Шкуро, у которого часть отряда была «на мажарах», надо было пересечь эту магистраль...
И Шкуро прорвался через магистраль, вторгся в Баталпашинский отдел и буквально поголовно поднял «на ноги» всегда лихих и молодецких хоперцев. Там немедленно же образовались отдельные черкесские, осетинские, карачаевские отряды. Присоединились терские казаки ближайших станиц. Его отряд развернулся и назвался «1-я Кавказская казачья дивизия» (не считая станичных ополчений). Все силы Шкуро были изолированы от частей и общего фронта Добровольческой армии, теперь состоящей в наибольшей своей численности из кубанских дивизий и пластунских бригад.
Таманская Красная армия, пройдя форсированным маршем по берегу Черного моря от Новороссийска до Туапсе, вытеснила оттуда грузинские части, повернула на восток и также вытеснила из Майкопа и его района 1-ю Кубанскую казачью дивизию генерала Покровского, чем на долгое время отрезала отряды Шкуро от главных сил.
По схеме боевого фронта генерала Деникина, помещенной в четвертом томе, — общий район, занятый Шкуро, являлся изолированным оазисом в треугольнике между Кисловодском, Невинномысской и станицей Лабинской и официально обозначался на карте: «отряды Шкуро».
В тот период времени 1-я Конная дивизия генерала Врангеля* действовала против станицы Михайловской Лабинского отдела. Юго-западнее ее — 1-я Кубанская дивизия генерала Покровского*. 18 сентября 1918 г. красные вновь захватили Армавир, потом Ставрополь, и Шкуро со своими отрядами находился от нас где-то далеко-далеко в горах, как бы в «безвоздушном пространстве», не имея живой связи даже и с ближайшими частями Белых войск. Полковнику Шкуро было тогда чуть больше 30 лет.
— Денег нет... лошадей запасных нет... спешить казака и дать, Вам, подъесаул, его коня — я не имею морального права, — спокойно и грустно сказал Шкуро мне и развел руками, словно расписываясь в полной своей беспомощности. Казаки вытянули из тины его автомобильчик, он быстро на нем двинулся на север, в Ставрополь, а я на юг, в станицу Екатерининскую.
Не оказалось казаков и в этой станице. Все были уже мобилизованы или добровольно ушли на фронт, который был недалеко от станицы.
Налет
Переночевав в Екатерининской, ускоренным переменным аллюром возвращаюсь в Ставрополь. У военного госпиталя, отправив урядника, вошел внутрь. Сестра милосердия указала мне, где лежит хорунжий Елисеев.
С ужасом вижу, как брат, лежа на спине, скорчив ноги в коленях, как маятник качается, переваливаясь с бока на бок. Лицо его черное, безжизненное и худое. Глаза впалые и прямой его нос сделался большим. Крупный, широкоплечий, былой богатырь телом и здоровьем, в лазаретном холщовом белье — он выглядел несчастным и беспомощным. Целую его в сухие губы и спрашиваю:
— Как?
— Горит... — чуть слышно тянет он, указывая на живот. — Пуля ударила под правую мышку... с Недреманной горы, сверху... и застряла где-то внутри...
Бегу к старшему врачу, называю себя и спрашиваю о степени ранения брата.
— Вы его родной брат? — переспрашивает доктор, и, получив подтверждение, добавляет: — Есть ли еще родственники у раненого?
Отвечаю утвердительно.
— Ранение смертельное... пуля задела брюшину и осталась там. Ему жить осталось немного. Вызывайте родственников попрощаться... — выложил мне все это доктор.
Стоит ли писать о моем душевном состоянии?! Дать телеграмму в станицу для вызова своих старушек, с указанием причины — знаю, что это совсем убьет их несчастных, только недавно потерявших нашего отца. Обо всем совершенно откровенно говорю своему начальнику и другу есаулу Мельникову, и он немедленно дает мне отпуск в станицу, чтобы лично и осторожно передать эту печальную весть и привезти сюда бабушку и мать.
С первым поездом спешу в станицу. Приезжаю ночью. Осторожно ведаю, что Жорж ранен, хотя и тяжело, но не опасно. За ним нужен уход родных. И уговариваю обеих несчастных женщин выехать немедленно в Ставрополь, ночью же. И только старшему брату рассказал всю правду.
Отправив их, в два часа ночи вернулся в дом и заснул тяжелым мертвым сном. Сквозь сон слышу церковный набатный звон. Слышу, но не могу понять — так ли это? Или это во сне мне грезится?
Самая старшая из трех сестренок, теперь оставшаяся «главой дома», 15-летняя гимназистка Надюша, быстро вскакивает ко мне в спальню и тревожно вскрикивает:
— Федя! Бьют в набат!.. Наверное, красные напали на станицу!..
Вскакиваю с постели, быстро одеваюсь, хватаю карабин и на кабардинской кобылице брата — скачу на площадь, в штаб гарнизона. Там от брата узнаю, что конница красных, силой до 200 человек, переправившись вброд через Кубань далеко восточнее станицы, сбила посты, ворвалась уже в станицу, подожгла ее в нескольких местах, заняла станичный Гетмановский железнодорожный разъезд и, разбившись на партии, бросилась по улицам станицы с криками: «Смерть казакам!»
Гарнизон станицы состоял из сотни старых местных пеших казаков, одного взвода таких же пеших казаков станицы Ильинской, взвода старых конных казаков под командованием кавказца подъесаула Храмова и офицерского взвода Дроздовского полка с двумя ручными пулеметами. Всего около 150 человек.
Население станицы, привыкшее к тревоге, всегда было начеку. Оно быстро взяло лошадей в хомуты, бросило готовые узлы всякого своего добра на мажары и вскачь бросилось на север, в степь. Отправились больше женщины и дети, а мужчины бросились в сараи, в сады, чтобы ждать и защищать свои хозяйства.