С Корниловским конным
Шрифт:
Против штаба дивизии, на площади, происходит «сменная езда» конвоя начальника дивизии. Часть всадников текинцы, остальные кавказские татары. Подо всеми хорошие лошади. Вахмистр-текинец командует сменой. Он очень импозантный на своем жеребце-текинце и в своей высокой черной косматой папахе. Он совершенно чисто говорит по-русски. В своем безделье, наблюдая это, — делаю вывод, что ученье происходит для морального воздействия на население, что, дескать, — на фронте все спокойно.
Ученье закончено. Лошади поставлены в сараи, где стоит и мой конь. К штабу подходят две подводы с пленными. Красноармейцы
— На кой черт их сюда привезли? — громко вопрошает он в пространство. — Это только обуза! Вахмистр! Убери их!.. — тем же энергичным тоном, не допускаемым ослушания, произнес он коротко.
— Кто это? — спрашиваю я какого-то соседа.
— Начальник дивизии, полковник Дроздовский, — отвечает он.
Высокий стройный текинец, вахмистр конвоя Дроздов-ского, завел подводы во двор — ив темном сарае, по очереди, «убрал их»... Мне было страшно.
Красные наседали. На улицах Армавира строились баррикады. Все обозы ушли на правый берег Кубани, в станицу Прочноокопскую. Без дела было так скучно, а главное — бесплодно.
Пересекая площадь, скорым шагом приморенных коней к штабу дивизии подошел казачий разъезд в 4 человека. Они были очень запылены. Кони в поту. Младший урядник быстро соскочил с коня и, нисколько не задерживаясь, поднялся наверх, в штаб. Я с любопытством рассматриваю спешенных казаков; их облик мне близко знаком.
— Какого полка? — спрашиваю.
— Корниловского, — отвечают все разом.
— А станицы какой?
— Ильинской, — отвечают так же все разом.
Ну, конечно, я не ошибся. По облику — это наши родные кавказцы, почему и лица их, и одежда, и манера разговаривать, и держать себя при офицере, — так мне знакома и приятна.
«Где полк? каков полк? кто командует им?» — забросал я их вопросами, но они, кроме своей 1-и сотни, больше ничего не знают. А полк дерется «там, где-то под станицей Михайловской», — отвечают они, молодые казаки, видно, не участвовавшие по своему возрасту в Великой войне.
— Подъесаул! Пожалуйте наверх! — вдруг слышу голос с балкона. Оборачиваюсь — и узнаю начальника 3-й пехотной дивизии полковника Дроздовского. Быстро поднимаюсь наверх, в штаб. Стоя, все так же энергично, но без начальнического задора, коротко и ясно говорит он:
— Вот что, подъесаул... положение очень тревожное. Может быть, мы сдадим Армавир красным. Я только что получил важный пакет от начальника 1-й Конной дивизии. Его привез урядник. Я немедленно же отвечаю. Мой ответ очень важный, как и секретный. Ваш 2-й Кубанский полк неизвестно где находится. Я Вам вручаю этот пакет. Берите разъезд Корниловского полка и спешно отправляйтесь в этот полк. Ваш путь будет по правому берегу Кубани, через станицы Прочноокопскую и Григореполисскую. В последней переправитесь вновь через Кубань и ищите своих. Урядник покажет Вам путь следования, — закончил он.
Молча выслушав
Мы немедленно же двинулись в путь. Перед Прочно-окопской встречаю конную колонну человек в 250. Она идет строем «по шести» и в полном уставном порядке, нисколько не растягиваясь. Я изучаю ее. Такова уж привычка: увидев новую строевую часть — присмотреться к ней. И вижу: кроме офицеров-кавалеристов в фуражках — вся колонна состоит из кубанских казаков. Казаки одеты в хорошие гимнастерки, в папахах, на хороших свежих лошадях. И узнаю, что это идет 2-й Офицерский конный полк, что меня удивило и задело — почему казаки в добровольческих частях, а не в своих, кубанских?
В станицу Григореполисскую прибыли с темнотой. В ней скопление обозов. Станичный атаман — сотник из урядников разрывается на части, чтобы всем дать ночлег. Он отводит нам квартиру «за Кубанью», в крестьянском селе Ново-Михайловском. Мы там. Крестьяне-хозяева отнеслись к нам так себе, но накормили и дали лошадям фураж.
С зарей — следуем дальше, но уже по маршруту, указанному моим урядником. Скоро въехали в Скобелевский хутор. На улице масса казаков. Это был обоз 1-го разряда Корниловского полка, который держится начеку, так как на фронте неспокойно. Среди них вижу много казаков 1-го Кавказского полка Великой войны и даже казаков своей
2-й сотни. Все они радостно приветствуют и провожают добрыми напутствиями.
Нс слезая с коней, двинулись дальше. Скоро спустились в балку и подошли к степному колодцу, чтобы напоить лошадей. Колодец без сруба, примитивный, но глубокий. И только мы взялись за ведра, как с противоположной стороны балки показалась линейка, запряженная двумя лошадьми, скачущая к колодцу. Подскочив, казак-кучер быстро остановил лошадей. С линейки соскочила сестра милосердия и энергично крикнула: «Подать воды!» На линейке кто-то лежал. Видны были только ноги в чевяках и ноговицах и офицерские темно-синие бриджи с кантом войскового цвета. Все же тело и лицо были прикрыты полотнищем палатки.
— Кто это, сестрица? — спрашиваю.
— Командир Корниловского полка... полковник Федоренко*, — отвечает она.
— Что — болен? ранен? — допытываюсь.
— В голову... и не выживет... уже без чувств... — с грустью, рывками слов, поясняет она.
Смочив водой голову раненого, — линейка быстро снялась, как и подлетела, и, уже вскачь, бросилась к железнодорожной станции Отрада Кубанская.
Полковник Науменко
Мы поднялись на склон балки. Большие скирды соломы. От них двинулись дальше на юг, уже без дороги. Пройдя с полверсты, вижу конную группу человек в десять, идущую нам навстречу. Урядник почтительно докладывает мне:
— Это идут наш командир полка полковник Науменко.
На высоком хорошем коне чалой масти вижу молодого
полковника лет 35. На нем простая широкая гимнастерка, небольшая черная папаха, офицерские темно-синие бриджи. Он при кавказской шашке и с полевой сумкой, наполненной довольно плотно бумагами. Перейдя в крупную рысь и осадив своего совкого Карабаха шагах в шести, рапортую: