С Корниловским конным
Шрифт:
— Господин полковник — из Армавира, с секретным пакетом от начальника 3-й пехотной дивизии, — представляюсь. Где находится начальник 1-й Конной дивизии, которому адресован пакет?
— Здравствуйте, — говорит он и глазами внимательно изучает незнакомого ему офицера.
Я так же изучаю его. Лицо сухое, доброе, с маленькими усиками.
Наблюдательные умные глаза. И никакой строгости — ни в лице, ни в интонации голоса и подкупающее к себе внимание. За ним идут верхом в седлах — сестра милосердия, какой-то сотник и не казачий прапорщик в фуражке, в очень потертом мундире «хаки». За ними следуют их конные
— Дайте мне этот пакет, — спокойно говорит он.
— Пакет адресован начальнику 1-й Конной дивизии, почему я не могу вручить его Вам, — отвечаю.
Полковник посмотрел на меня серьезным, но не злым взглядом и спокойно и решительно произнес:
— Дайте мне пакет и за последствия я отвечаю.
Я передал, и он, быстро вскрыв его, прочитал написанное до конца.
— Поедемте с нами, — обращается он ко мне, и мы двинулись к тем скирдам соломы, которые только что прошли. По пути он расспрашивает о положении в Армавире, по моему личному наблюдению, и попутно, как бы вскользь, спрашивает: какое окончил военное училище и когда? в каком полку провел Великую войну? какие имею боевые награды и прочее, т. е. — спрашивал то, что было так нормально тогда среди кадрового офицерства.
Такой подход к незнакомому офицеру мне очень понравился, и я вывел заключение, что он, этот незнакомый мне полковник, которого я вижу впервые в своей жизни, — офицер умный и серьезный. У скирдов все спешились.
— Познакомьтесь, подъесаул, — говорит он, — это сестра милосердия Корниловского полка... а это мой адъютант, сотник Клерже*... это офицер для поручений прапорщик Сергеев. Это весь мой штаб бригады, — закончил он.
Мы все запросто расселись вокруг, казаки достали из своих сум закуску. Полковник Науменко был очень прост и приятен в обращении со всеми. Он был внимателен к сестре милосердия, шутя, острил над ней и над своим адъютантом сотником Клерже, называя его только по имени «Саша». Окончив закусывать, я спросил: когда мне можно будет вернуться в Армавир?
— Зачем? — спрашивает он.
— Я имею предписание Войскового штаба на службу во
2-й Кубанский полк и должен его найти.
— Никуда Вы не поедете, подъесаул. Вы останетесь в нашей дивизии. Я Вас назначаю в Корниловский полк. Нам нужны кадровые офицеры, и Вы примите сразу же сотню, — спокойно, как уже решенное, произнес он.
— Господин полковник! Я имею предписание и не могу ослушаться, — докладываю ему.
— Вам нравится быть офицером Корниловского полка?
— Я мечтал об этом еще в Екатеринодаре, — искренне ведаю ему.
— Ну, очень приятно. Так я Вас туда и назначаю, и всю ответственность перед Войсковым штабом — беру на себя. Саша! Напиши предписание подъесаулу, — закончил он, обращаясь к сотнику Клерже.
Все это произошло так неожиданно, странно, как и приятно. Я тогда не знал, что полковник Науменко только что принял бригаду в 1-й Конной дивизии.
Странная случайность: сотник Клерже, оказалось, уже был жених этой сестры милосердия. С февраля по май 1919 г., командуя Корниловским полком на Маныче в 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева, я получил рапорт от сотника Клерже из Екатеринодара с просьбой разрешить вступить в первый законный брак с нею. По положению мирного времени, этот вопрос разбирался обществом офицеров полка. Мы все любили
Полковник Науменко был очень опечален гибелью полковника Федоренко. По его словам, это был не только отличный офицер, но и его личный друг по 1-му Полтавскому полку мирного времени. Принимая бригаду, он вызвал своего друга, чтобы передать Корниловский полк достойному. И вот Федоренко вышел на курган Шамшале-тюбе, что перед станицей Михайловской, навел бинокль в сторону красных и... упал, сраженный пулей в голову.
— Ну, а теперь валяйте в полк. Полком командует войсковой старшина Камянский*, знаете ли Вы его? — говорит Науменко весело.
— Не знаю, — отвечаю. Встаю, прощаюсь и еду в полк, который где-то в версте или двух от нас.
Корниловский полк
Спешенная конная масса человек в 500 стояла в неглубокой ложбине, держа лошадей в поводу. При ней ни одного офицера. Спрашиваю — «где командир полка и господа офицеры?» Отвечают: «под курганом» и показали руками на запад.
В полуверсте стоял небольшой курган. Иду к нему крупной рысью. Прохожу голое поле. Слышу некоторый свист дего-то, а чего, не знаю. Из-под кургана кто-то поднялся и резко машет рукой — «слезай!» (условный кавалерийский сигнал). Я не понимаю «в чем дело», смотрю вперед и иду тем же аллюром.
«Дзынь... дзынь...» — вдруг услышал так знакомый звук полета пуль над головой.
«Обстреливают... — пронеслось в уме, — но откуда?» — думаю.
Из группы людей под курганом вскочили на ноги еще двое и нервно машут папахами, давая тот же кавалерийский знак — «слезай!» Я понял, что прохожу обстреливаемое красными пространство, почему — чуть-чуть подав корпус вперед и нажав коленями на тебеньки седла — как мой молодецкий Карабах быстро перешел в прыткий намет.
«Дзынь-дзынь...» — зачастило.
Доскакав до кургана, соскочил с коня. Под ним лежало человек 15 офицеров. На кургане и по его сторонам — редкая цепь казаков, фронтом на запад. Бросив взгляд на группу офицеров, — сразу же узнал друзей. Это были: сам командир полка войсковой старшина Камянский, бывший командир 3-й сотни 1-го Таманского полка в Турции, с которым я был дружен, подъесаулы Черножуков* и Сме-нов*. Я попадал сразу же в семью друзей, и мне стало так легко-легко на душе.
Я был без вестового. Держа коня в поводу, быстро заговорил под пулями:
— Господин войсковой старшина, подъесаул Елисеев представ...
— Да ложитесь скорей!.. Какой тут к черту может быть рапорт?! — своим тонким голосом, так мне знакомым, кри-чит-смеется милый и добрый Камянский, чуть приподнимается и тянет мне свою руку. — Откуда и как? — весело спрашивает он.
И я, пользуясь «вольностью позиционного положения», здороваюсь за руку со всеми. Черножуков и Сменов, старые друзья еще по мирному времени, радостно приветствуют со встречей и с назначением в их полк. В кратких словах рассказываю о своей «одиссее».