Сага о Годрланде
Шрифт:
— Набианор что, тоже пойдет сражаться с тварями? — удивился я.
Нет, пророк не походил на ленивых изнеженных фагров из благородных родов, он умело управлялся с конем, да и невозможно получить больше двадцати рун, избегая опасностей. Его лицо было худым, тело — подтянутым, а взгляд — острым.
Только ведь конунг Рагнвальд явно не выслеживал лично тварей с земель ярла Гейра, для того есть ярлы, дружины и воины. Для чего пророку самому идти туда?
— Нет! — испуганно воскликнул хозяин гостевого дома. — Премудрый учитель не оскорбит воинов неверием в их силы! Каждый знает, что пророк света даже безбожных тварей
— Воистину, — кивнул я.
Вечером, смыв с себя пот, кровь и песок, мы устроили пир в честь нового хельта — Квигульва, хотя без вина разве это пир? Ерсус сказал, что прежде вино можно было купить чуть ли не в любом доме Эль-Кахира, но сейчас, когда Набианор в городе, никто не осмелится продать его чужакам. Вдруг мы донесем на ослушников сарапам? Так-то на «Соколе» лежал один небольшой бочонок, но я решил его пока не трогать, надеялся, что это не последний наш хельт.
Так что мы пили кахву, сладкий асыр асаб и красный горячий отвар из каких-то цветков, ели крошечные мясные пирожки, у которых вместо теста листья, голубей с рисом, бобовые перетертые каши, обжигающую пряностями баранину, восхваляли храбрость Синезуба, любовались, как его новые зубы ловко рвут и перемалывают мясо. Но почти каждый сказал, что хельтом первым должен был стать либо Вепрь, либо Простодушный. Хорошо, что Квигульв прост и глуп! Он с улыбкой кивал словам ульверов, думая, что те его так хвалят.
— Кай, как думаешь, сколько хельтов у нас будет перед отплытием? — спросил Хальфсен.
— Пока все девятирунные не станут хельтами, не уйдем, — ответил я. — А остальные должны подобраться к девятой. И ты, толмач, тоже не отставай.
Милий сидел возле сына Пистоса, вполголоса пересказывал ему и Ерсусу наши речи. Феликс после пустыни чуток пришел в себя, не трясся как осиновый лист, не блевал и вообще поздоровел, но все еще был очень слаб, особенно для пятирунного. И Сварт по-прежнему приглядывал за ним.
— А я? — проблеял Феликс.
— Тебе бы для начала карлом стать! Рановато в хускарлы идти.
— Но у меня пять рун! Значит, я силен на пять рун! — воскликнул благородный фагр.
Я хмыкнул, глянул на Хальфсена, кивнул в сторону Феликса.
— Покажи ему, каков должен быть пятирунный воин.
Парни отодвинули столы, убрали подушки и сами отошли по сторонам. Феликс неуверенно поднялся на ноги, оправил рубаху и шагнул в середину. Хальфсен пробыл с нами уже почти четыре месяца, греб со всеми, учился биться и в глиме, и с оружием. Пусть он и жил рабом, пусть забивал голову разными языками да закорючками, но он норд! И нордская кровь в нем крепка! Так что он быстро повалил хлипкого фагра наземь, ухватив того за пояс и перекинув через себя.
— Нет! Так дерется только плебс! — возмутился Феликс. — Нас учат биться с оружием! Лук, копье, парамирий или спафий!
— Ну, из лука тут не пострелять. Копьем тоже не помашешь. Милий, что он там еще наговорил?
Раб пояснил, что парамирий — это что-то вроде меча, только с заточкой на одной стороне и слегка изогнутым лезвием, а спафий — это прямой годрландский меч, который носят почти все воины, что всадники, что простые дружинники.
— Дайте ему меч! Хальфсен, можешь порезать его чуток, но не калечь и не убивай.
Толмач
— Вот и ответ, фагр! Ты слабый и никудышный. Рано тебе в хускарлы.
— Это меч плох! Он тяжел! Меня с малолетства учил опытный воин! Я сам убил тварь и получил пятую руну! Я не могу быть хуже! — закричал Феликс. — Я из благородного рода!
Ульверы, не глядя на него, поставили столы обратно, снова расселись на подушках и заговорили о своем. Я же смотрел на фагра и вспоминал таких же гордецов, как Феликс: Роальд Скиррессон, убитый мной свиноколом, Скирикр из Бриттланда… Все они считали себя лучше других лишь по праву рождения.
— И почему твой род благороден? Чем ты лучше меня или любого ульвера? — спросил я.
Милий поспешно пересказал мой вопрос.
— Как «почему»? Я знаю своих предков на пять колен назад!
— Я знаю свой род на двенадцать колен назад, могу назвать имя каждого предка и сказать, чем он был славен! Всякий норд знает свой род ничуть не хуже, если только не рожден рабом. А если всё же и был рабом, значит, род пойдет с него.
— Пистосы — потомки бога Сминфея и несут его сияющую кровь в своих телах!
— Все люди когда-то были вымешаны в котле Мамира, во всех течет кровь огнерукого великана Амту и кровь морского змея Урга. Если твоя прабабка и легла под какого-то бога, разве это делает ее детей лучше прочих?
— Мой дед сидел у ног конунга! Мой отец — один из богатейших людей в Гульборге!
Этот глупый фагр так забавно злился, краснел и орал, что ульверы даже заслушались его глупостями!
— А кто ты сам, без отца, без деда? — усмехнулся я. — О делах предков громче кричат те, кому больше нечем похвастать. Норды помнят своих дедов, рассказывают об их деяниях, гордятся, но похваляются лишь своими подвигами. Твой отец и впрямь хорош, но когда он умрет, останешься только ты! Слава предков не поможет тебе. Так чем хорош ты, Феликс Пистос?
Благородный муж не превосходил остальных хоть в чем-то. В языках и законах сильнее раб Милий, об окрестных землях больше знает калека Ерсус, а уж ульверы легко одолеют его в любом состязании. Так что Феликс ушел в угол и глубоко задумался. Надеюсь, не о том, как бы отравить или прирезать кого-то из моих хирдманов, иначе Сатурн Пистос не досчитается одного сына.
Раз уж зашел разговор об отцах и детях, мы вспомнили слова Набианора, сказанные на улочке Эль-Кахира, а потом перешли и на него самого. Ребята заспорили, сколько же рун у пророка и как он их получил.