Сброд

Квашин Константин

Остальные «вожди», молча закивали, соглашаясь с ходом мыслей товарища.

Тем временем, Волибор с Предрагом подъехали к крепостным воротам. Эта часть фортификационного строения, под стать массивным стенам, впечатляла своей мощью, и неприступным видом. Ворота были выполнены в виде башни, в основании которой имелась просторная арка, с округлым сводом. Портал самих ворот, был несколько уже и ниже остальной арки, благодаря чему, массивные дубовые створки, щедро обитые железом, сейчас могли быть распахнуты внутрь. Чтобы закрыть или открыть такие ворота, понадобилось бы с десяток человек минимум. Для экстренного же перекрытия доступа в замок, в самом начале арки, сразу за условной линией, на которой смыкались створки ворот, под сводом виднелся самый краешек мощной герсы⁴, скалящейся рядом острых железных наконечников. Очевидно, в самой башне,

находился некий механизм, приводящий в действие эту крепкую решётку. Перед открытыми воротами, на часах стояли двое стражников. Точнее сидели. При приближении всадников, один из стражей поднялся, и преградил им путь, слегка наклонив в их сторону копьё.

– Чего надо?! Отвечай, ну! – грубо спросил он, хотя явно узнал Волибора.

– Это тот самый человек, который оказал большую услугу Чёрному Краю. Тот, кому хочет выразить благодарность лично светлейший князь Батурий, приказавший так же, выделить покои в замке для этого героя, где тот сможет со всеми удобствами, дождаться возвращения князя из похода – кивнув взгляд в сторону спутника, ответил Волибор таким тоном, как будто не заметил пренебрежительной интонации в свой адрес.

– Сейчас уточню – буркнул страж, и скрылся во дворе замка.

Оставшийся часовой, не проявлял ни малейшего интереса к пришельцам, сосредоточенно пытаясь выковырять пальцем засохшие сопли из самых глубин своего носа. Предраг занервничал. В первую очередь от того, что ему казалось, будто из-за мешочков с золотом, выкраденных из казны воинства перед бегством, слишком заметно топорщится рубаха. Он очень сильно переживал, что кто-нибудь узнает о его «выходном пособии», и решит на него позариться. Вторым поводом для нервозности, было некое нехорошее предчувствие. Предраг, как человек простого происхождения, никогда ранее не бывал ни в придворной среде, ни даже в около придворной. Теперь ему казалось, что в своём представлении, он их несколько идеализировал. Пока он не видел вокруг ни всеобщего благородства, ни вежливости, правильно оттенённой чувством собственного достоинства, но зато хамства, Предраг узрел здесь ничуть не меньше, нежили в среде его недавних подчинённых. Даже морды здешних обитателей, ничем не отличались от разбойничьих.

Часовой вернулся вместе с начальником стражи. Тот уже был в курсе распоряжений князя, и, скользнув надменным взглядом по Волибору, на Предрага посмотрел вполне благосклонно, сказав ему:

– Прошу Вас, проезжайте. Вас проводят в ваши покои, и помогут расположиться.

Стражник, ходивший за начальством, взял лошадь Предрага под уздцы, и повёл во двор замка сквозь длинную арку ворот. Хот суть краткой речи начальника стражи была вполне приветлива, тон его был холодным и неприятным. Предраг, начиная нервничать ещё сильнее, оглянулся на Волибора, оставшегося за порталом ворот, и поймал на себе его взгляд. Он так и не понял, что именно напугало его во взгляде тысячного, но у Предрага сложилось устойчивое впечатление, будто именно так на кого-то смотрят в последний раз. Тревога волной озноба прокатилась по всему телу бывшего разбойного главаря. Будь Предраг бойцом по сути своей, он бы сейчас рванул поводья из рук поводыря, резко развернул лошадь обратно, в сторону выхода из проклятой арки, прорвался бы сквозь единственного часового, оставшегося у ворот, а там… Но бойцом Предраг не был. А потому, продолжил покорно труситься на горбу лошадки, ведомой крепкой рукой стражника в сторону «покоев», выделенных по личному велению князя «человеку, оказавшему большую услугу Чёрному Краю».

***

Привести разбоев в более или менее приемлемое состояние, удалось только во второй половине дня. Многие перенесли похмелье крайне тяжело. В толпах представителей «медвежьего воинства», собравшихся на Совет, пульсировал нестройный гул негодующих ворчаний: всем очень не нравилось, что попойка была настолько бесцеремонно прервана, и люди возмущённо выражали надежду, что не напрасно. Духовлад, как человек, с чьей «лёгкой руки» и начался весь сыр-бор, был безапелляционно уполномочен лично объяснить собравшимся, что именно случилось. Молодой боец, не имеющий большого опыта выступлений перед большим количеством людей, поначалу говорил неуверенно, не очень внятно, из-за чего послышалось несколько выкриков из толпы, усиленных бранью, и содержащих сообщение о том, что оратора плохо слышно. Это заставило Духовлада разозлиться на самого себя, и он немедленно преобразился. Голос его стал звонким, интонация уверенной, слова выговаривались чётко. Благодаря общению и учебным занятиям с Всесмыслом, молодой боец легко, без затруднений выражал свои мысли, и лаконично выстраивал предложения. Он повёл рассказ обо всём по порядку: о том, что Предраг исчез, о догадках насчёт его предательства ещё в том налёте, когда

убили Тура. Постепенно он дошёл до предполагаемого плана беглого главаря, ввести своё воинство в глубокий запой, и в таком беспомощном виде отдать на растерзание дружинникам. Закончил он свою речь тем, что выразил уверенность в необходимости как можно скорее занять оборону, и сделать всё, чтобы дать отпор первому натиску дружинников, после чего с ними можно будет начать переговоры.

Речь Духовлада, произвела в рядах разбоев невиданный переполох: одни впадали в истерику, крича, что дни «медвежьего воинства» сочтены. Другие придерживались мнения, что всё это похмельный вымысел перепуганного сопляка. Третьи же, требовали продолжения попойки, и уже в ходе неё предлагали выносить решения. В ходе всеобщего галдежа, железно подтвердился факт пропажи Предрага, в результате чего, нервозность и истеричность охватывали всё больший процент собравшихся. В суматохе, сквозь бушующую страстями толпу, к Духовладу пробрался Опара, который стал гневно обличать парня перед разбоями:

– Я же говорил вам всем, что этот Предраг – лжец и предатель, но вы мне не верили! Этот щенок – его доверенное лицо! Ведь все помнят, как Педраг во время попойки говорил об этом через каждые десять минут! (По толпе прокатилась волна подтверждающих возгласов: уж это запомнили все, даже самые упившиеся) Они за одно, и нужно как следует прижать этого щенка, чтоб он раскрыл нам планы своего покровителя!

Духовлад с негодованием услышал, как толпа с готовностью поддержала это предложение. Теперь он сам себе казался полным идиотом. Молодой боец мог уйти вместе с Вороном, прихватив ещё и казну, которой бы никто не хватился ещё с неделю, оставив всё это пьяное быдло здесь, как отвлекающий фактор, который задержал бы дружинников, и позволил бы оторваться от преследования. Вместо этого он, как полоумный, впился в идею остаться здесь, дабы не отдать этот скот на убой, да ещё и Ворона убедил остаться. Не так давно, последний рассказывал Духовладу, что иногда у него возникает желание достать меч, и пойти молча рубить всех в этом воинстве направо и налево. Так вот сейчас, молодой боец его отлично понимал, так как в полной мере ощутил аналогичное побуждение. Сам же Ворон, уже пробирался к небольшому пространству, не занятому толпой, где сцепились злыми взглядами Духовлад и Опара. Встав между ними, атаман сначала повернулся к парню, глядя на него с ироничной улыбкой, как бы говоря: «Ну что, дурачок, теперь видишь, ради кого старался?», а после обратился со своим словом к толпе:

– Вы что ж, дальше собственного носа ничего не видите?! Это Малыш поднял тревогу, заметив отсутствие Предрага! Это Малыш убедил меня и моих людей собрать Совет, и если бы не он, то мы бы до сих пор пребывали в пьяном угаре! А то, что Предраг через каждые пять минут изливал похвалы Малышу, называя его своим главным помощником, доверенным лицом, так это для того, чтобы в случае обнаружения его пропажи, вы все набросились на парня, и зря теряли время, выпытывая у него то, чего он не знает!

Люди Ворона громко приветствовали речь своего атамана, и под их тяжёлыми взглядами, большинство остального воинства, тоже стало выражать благосклонность к поступку Духовлада. Ворон повернулся к Опаре, и громко, с насмешкой поинтересовался:

– Ты, Опара, предлагал «надавить» на Малыша… Так может попробуешь надавить, один на один?

Опара посмотрел на взбугрившиеся жгуты крепких мышц на предплечье правой руки Духовлада, которой он крепко сжал рукоять своего меча, и сбивчиво затараторил, уводя в сторону взгляд:

– Негоже перед важной битвой ссоры между собой затевать! А вообще, у нас и поважнее дела есть: мы-то, получается, без главаря остались! Надо решить, кто нас теперь поведёт.

– А у тебя уже, пади, и варианты имеются? – всё так же улыбаясь, спросил его Ворон.

У Опары сладко засосало под ложечкой: близится час его главенства в воинстве! А кого ещё захотят видеть главарём? Ворона? Ратибора? Вука? Так ведь эти даже на прошлых выборах отказались, а тогда ситуация была не такая опасная, и, следовательно, ответственная. При теперешнем раскладе оно им и подавно не надо! Больше никого из достаточно опытных и уважаемых разбоев (именно к таковым, Опара относил и себя), на ум не приходило. В сознании безраздельно властвовало предвкушение давно заслуженного признания: в том, что именно он сегодня станет главарём, Опара даже не сомневался. Растворившись в этих приятных ожиданиях, он уже даже не думал о щекотливом положении, в котором оказалось «медвежье воинство», как не думал и о том, что выводить его из этого положения – задача именно главаря. Но сразу рваться к желанному положению, показалось Опаре неприличным, и он решил сначала предложить вакантное место другим людям, которые, по его расчётам, в любом случае должны были от него отказаться.