Счастье Раду Красивого
Шрифт:
– Евнухи - особые существа, - сказал я.
– А я бы не согласился умереть, потому что надеюсь увидеть, как вырастут мои дети и как подарят мне внуков. Глядя на их лица, я не буду думать о собственном лице, а буду чувствовать себя молодым.
– Не будешь, - сказал Мехмед.
Мне опять стало страшно, как если бы он собирался убить меня, а ведь он имел в виду совсем другое.
Это выяснилось, когда он договорил:
– Я смотрю на свои детей и внуков, но о прожитых годах помню всё равно.
Мне следовало
– Что ж. Надеюсь, их вид хоть на время отвлечёт меня от мыслей о старости.
– А знаешь, как больно терять детей?
– спросил султан, и мне опять сделалось страшно, но я вовремя вспомнил, что в этом году умер один из сыновей Мехмеда - Мустафа.
Кажется, мне так и не представилось случая выразить соболезнования, поэтому следовало произнести:
– Повелитель, я знаю о твоей утрате и скорблю вместе с тобой. И понимаю тебя лучше, чем ты думаешь, потому что сам лишился дочери.
– Она умерла?
– не понял Мехмед.
– Мой враг увёз её от меня в свою страну, удерживает в плену вот уже почти год и не желает брать выкуп.
Затем я поведал султану о Штефане и том союзе, который был мне предложен, не забыв упомянуть, что отказался от предложения.
– Что же мне теперь делать, повелитель?
– спросил я.
– Как вернуть дочь? У меня нет войска, чтобы сразиться с этим человеком. И мои сыновья тоже в опасности, потому что он наверняка нападёт на меня снова.
– Я подумаю, как тебе помочь, - ответил Мехмед, но я уже знал, что он в итоге придумает, и что у меня попросит.
* * *
Вопреки моим ожиданиям Мехмед так и не принял никакого решения до моего отъезда. Пусть я сделал всё, чтобы направить мысли султана в нужную сторону, он не торопился прийти к выводу, к которому не мог не прийти.
В итоге я вернулся в Румынию ни с чем и даже стал подумывать, не проще ли будет снова начать переговоры со Штефаном. К примеру, можно было солгать, что согласен на союз, ведь тогда мне дали бы увидеться с дочерью, а если так, то наверняка появилась бы возможность устроить Рице побег.
Как видно, Штефан хотел, чтобы я передумал, потому что почти сразу после моего возвращения из Турции, в октябре снова пришёл в мою страну вместе с Басарабом. Не знаю, почему, но на этот раз пришёл не с востока, а с севера.
Возможно, дело было в том, что я незадолго до своего отъезда в Турцию отправил в трансильванский город Брашов письмо, где говорил, что брашовяне ни в коем случае не должны помогать моему врагу Басарабу. Я считал брашовян союзниками, но Штефан, направляясь ко мне, прошёл по окраине их земель, будто этим хотел сказать: "Они тебе не союзники. Войско в помощь от них не жди, да и получить убежище у них городе ты не сможешь. Они выдадут тебя мне, если потребую, потому что меня боятся. Я в их владения без спросу зашёл, а брашовяне сделали вид, что не заметили".
Знал ли молдавский правитель, что я и впрямь очень рассчитывал,
Я не хотел повторять прошлой ошибки и в случае чего оставлять Мирчу и Влада в Джурджу на попечении никополского бея, хотя тот снова переменил отношение ко мне и проявлял дружелюбие после того, как его воины вернулись из зимнего похода с большой добычей: на юге Молдавии они награбили много.
Как бы там ни было, никополский бей всё равно оставался подчинённым султана, а вот брашовяне не были связаны с султаном и подчинялись венгерскому королю, которому я всё ещё был угоден на румынском троне.
Король не хотел, чтобы меня сместили, и именно этим я объяснял неожиданную весть о том, что вслед за Штефаном, также с севера, в мою страну пришло венгерское войско. Правда, человек, принесший весть в Букурешть, не мог сказать, кто начальствует над войском, и почему венгры не отправили мне письмо, где сообщали бы о том, кто их послал, и что они собираются делать.
Выяснить это я не мог, потому что молдаване закрыли проезд к венграм: теперь к северу от моей столицы повсюду рыскали молдавские разъезды. Эти разъезды не дали бы моему гонцу проскочить.
Также они охотились за боярами и за любым человеком, который назвался бы моим слугой. А ещё - забирали у крестьян всё, что хотелось, и убивали за малейшую попытку помешать.
Штефан приближался к Букурешть, а по пути захватил крепость Теляжен. Все, кто находился в крепости, были зарублены молдаванами ради устрашения, а венгерское войско, о котором я получил весть, пока никак себя не проявляло.
Обо всём этом я думал, сидя на совете в тронном зале. Мы с боярами решали, что делать, потому что денег на войну по-прежнему не было.
– Положение наше хуже, чем весной, - сказал Стойка.
– Весной мы могли сказать людям "забирайте всё своё и уходите от врага", а теперь осень. На полях ещё не собран весь урожай, его нельзя бросить, иначе зимой начнётся голод. А даже если и бросить, то зачем? Штефановым людям и коням будет, чем питаться. Значит, Штефан теперь способен устроить долгую осаду Букурешть, а долгой осады нам не выдержать.
– Венгры должны будут ему помешать, - возразил я.
– Их намерений мы не знаем, - ответил Стойка.
– А что если Штефан тайно договорился с королём и теперь Басараб более угоден королю, чем ты?
Мне вспомнилась история моего старшего брата, который в своё время стал неугоден венгерскому королю и потому оказался в венгерской тюрьме, где пребывал до сих пор. Разделить его участь я совсем не хотел, да и вряд ли меня посадили бы в ту же тюрьму, что и Влада. Нет. Да и нельзя мне было попадать в тюрьму, потому что оставалось слишком много дел, которые требовали решения.
Я молча сидел на троне, ожидая, что мне посоветуют бежать, но не ожидал, что бояре скажут это почти хором: