Счастье Раду Красивого
Шрифт:
"А вот нет, - думал я.
– Ты так просто меня не проведёшь. Нужны мои сыновья? Постарайся ради них. Хоть ты их и не получишь, но постараться придётся".
* * *
Если лгать, то лгать. Если уж я сказал, что нужно подождать, не сумеет ли мой слуга привезти моих детей в Турцию, то следовало ждать. Хоть я и знал, что слуга "не сумеет".
Прошёл почти месяц с того вечера, как я обнадёжил султана, поэтому я уже готовился пережить небольшую грозу. Мехмед должен был разгневаться из-за того, что его надежды не оправдались, и что
"Ничего, и не такие грозы переживали", - думалось мне, когда один из слуг-греков, которые и в этот раз сопровождали меня в поездке, сообщил, что к турецкому двору приехал богатый румын и добивается приёма у султана.
"Стойка?
– подумал я.
– Этого не может быть! Он не предатель!"
Это в самом деле оказался не Стойка. Я никогда прежде не встречал этого человека. И детей моих при нём не было. И знакомых мне лиц я при нём не увидел. Но мне объявили, кто он - бей Эфлака, то есть государь Румынской Страны, которую турки называли Эфлак.
Правда, поначалу это от меня скрывали. Узнав от своих слуг о неизвестном румыне, я сразу отправился в канцелярию султана, чтобы с помощью небольшой взятки выяснить у писарей имя приехавшего. Однако сделать это мне не удалось, и в тот же вечер о моём визите в канцелярию доложили Мехмеду. Он позвал меня и строго сказал, что я не должен беспокоиться, то есть мне следовало оставить всякие попытки проникнуть в тайну, а иначе не избежать высочайшего гнева.
Через несколько дней Мехмед пригласил меня присутствовать в тронном зале, где примут "важного гостя". Я стоял неподалёку от султанского трона, поэтому султан сразу увидел, как я переменился в лице, когда слуги объявляли, что прибыл "бей Эфлака". Но ведь это же был мой титул! А я тогда кем считался!?
Всё прояснилось, когда назвали имя "важного гостя": к султану явился тот самый Басараб Старый, которого Штефан в начале октября посадил на трон. Но почему Басараб приехал к турецкому двору? Как не побоялся? И почему Мехмед принял его? Уж явно не из-за красивого лица.
Басараб Старый был действительно очень стар. Старше Штефана, потому что лоб и щёки уже оказались прорезаны глубокими морщинами, а волосы, когда-то тёмные, теперь стали почти седыми. Всю жизнь этот человек ждал, когда обретёт власть, его время уже истекало, и потому теперь он, наверное, держался за власть обеими руками. Потому и не побоялся приехать. Но почему Мехмед принял его?
Со слов Басараба я узнал, что сейчас в моей стране правит ещё один Басараб, который получил трон с помощью венгерского войска, пришедшего из-за гор.
"Сколько же претендентов на мой престол?
– подумал я.
– И неужели я больше не угоден королю?" О таких вещах почти всегда узнаёшь внезапно, и эти новости почти всегда некстати. Но сейчас это не имело особого значения.
Также Басараб объявил, что больше не будет сохранять дружбу со Штефаном, а хочет быть другом для Турции и слугой для великого султана.
Мне вдруг вспомнилась беседа с Штефаном в его шатре, состоявшаяся холодным мартовским
– Басараб не получил власть, но получил её осенью. И снова потерял стараниями венгров. И, наверняка же, отправился снова к Штефану, а тот посмеялся и прогнал своего никчемного ставленника. И тогда Басараб Старый отправился к султану".
Но почему Мехмед принял этого человека? И не просто принял, а принял скоро? Обычные послы могли дожидаться приёма по месяцу, а Басараба приняли через несколько дней по приезде в Истамбул. Что же случилось? Этот вопрос пока оставался без ответа.
– А теперь расскажи нам то, что ты уже рассказал в письме, которое передал в канцелярию на высочайшее имя!
– произнёс один из султанских слуг, потому что султан считал ниже своего достоинства много говорить во время приёмов.
Басараб Старый взглянул на меня, очевидно, уже давно приметив в толпе среди турок, и произнёс:
– Я имел счастье сообщить великому султану, что Раду-бей не достоин доверия, потому что сам не доверяет своему повелителю. Когда я переправлялся через реку возле крепости Джурджу, то в крепости случайно видел двух богато одетых мальчиков, которые не были турками. Я спросил, кто они. И мне сказали, что это сыновья Раду-бея, которые живут здесь, пока их отец в отъезде. Почему Раду-бей не хочет привезти их ко двору? Почему прячет? Так поступает только тот, кто замыслил предательство!
Дальнейшее было предсказуемо, поэтому я очень надеялся, что обо мне не вспомнят ещё хотя бы четверть часа. Этого хватило бы, чтобы затеряться в толпе придворных, выйти из зала, бегом добраться до своих покоев и сообщить слугам, что мы немедленно покидаем дворец. Нас кинулись бы искать, но мы наверняка успели бы покинуть пределы дворца, а дальше разыскивать нас в большом городе оказалось бы затруднительно.
Пришлось бы всё оставить, даже коней в конюшне. Но при нас была достаточная сумма денег, чтобы в тот же день купить новых и мчаться на север, к Джурджу. Я бы успел хоть на час опередить султанских посланцев, которые повезли бы в Джурджу высочайшее повеление немедленно доставить моих сыновей в Истамбул. Я забрал бы своих детей раньше, а дальше отправился бы... куда угодно. Хоть к Штефану в руки, и пусть вся наша семья теперь оказалась бы в молдавском плену, зато мы были бы вместе: я, Марица, все трое наших детей...
Но четверть часа мне не дали. Мехмед, до этого сидевший на троне неподвижно, будто каменное изваяние, повернул голову в мою сторону, а один из слуг громко произнёс:
– Раду-бею приказано приблизиться к трону.
Я, и так стоя близко, подошёл ещё ближе, низко поклонился, а султан, сощурив глаза, произнёс:
– Ты слышал, что сказал этот человек? Это значит, что ты обманул меня. Изменник!
– уже обращаясь к слугам, он приказал: - Схватить его и посадить в Семибашенный замок. В тюрьме ему самое место!