Счастье Раду Красивого
Шрифт:
Я вспомнил ту ложь, сказанную султану: мои дети находятся под присмотром слуги, который, если сможет, привезёт их в Турцию, а если не сможет, но увезёт на север, в Венгрию, потому что раньше они находились в монастыре на севере.
Раз уж Милко назвался тем самым слугой, следовало выяснить, устраивался ли ему допрос. Догадался ли кто-то подтвердить слова Басараба, уличившего меня во лжи. Ведь, если допроса не было, я мог сейчас научить Милко, что говорить. Мелькнула мысль: "Может, нам всё же удастся выкрутиться? Может, сумеем сбежать все вместе прямо из дворца, ведь
– Султан говорил с тобой?
– спросил я.
– Да, - ответил Милко.
– Говорил через толмача. Спрашивал, почему твои дети находились в Джурджу и не были отправлены в Истамбул. Я понял, что что-то не так, но не знал, как отвечать, поэтому ответил, что Джурджу и Истамбул - турецкие владения, и раз уж твои дети находятся в этих владениях, то нет большой разницы, где именно. Турецкая сила везде защитит. Не знаю, почему, но султану понравился этот ответ.
Он и меня обнадёжил, и я продолжил расспрашивать:
– А дальше о чём разговор был?
– Султан спрашивал, где были дети до того, как оказаться в Джурджу. Я сказал, что в Букурешть. Он спросил: "А до этого? Их куда-нибудь возили?" Я сказал, что иногда ты их возишь с собой по монастырям. Султан оживился и спросил, когда ты возил их в монастырь последний раз. Я ответил правду: что не так давно ты возил их в монастырь Дялу близ города Тырговиште. Султан ещё больше оживился и спросил, верно ли, что Тырговиште расположено севернее, чем Букурешть. Я сказал, что да.
Это ещё больше меня обнадёжило. Непостижимым и чудесным образом моя история, выдуманная от начала и до конца, очень удачно наложилась на действительные события, а Милко, видя мою радость, весь расцвёл:
– Господин, значит, я тебя не погубил своими ответами?
– Ты отвечал очень хорошо, - улыбнулся я, а он признался:
– Султан явно хотел узнать у меня что-то важное, а мои слова ему понравились. Мне страшно было всё испортить, поэтому дальше, что бы султан ни спрашивал, я повторял ему всё то же самое, ничего не добавляя.
– Молодец!
После этого я рассказал Милко выдуманную историю про то, как я якобы хотел переправить детей к султанскому двору, и мы договорились, что впредь будем придерживаться этой истории, чтобы султан перестал называть меня лгуном и изменником.
* * *
Вечером меня привели к Мехмеду в покои, и хотя он сразу же отпустил стражу, было заметно, что султан настороже. Мне не предложили сесть на возвышение, заваленное подушками, а указали на тюфяк, лежащий рядом на полу, на расстоянии четырёх шагов.
К тому же возле возвышения стоял круглый столик, а на нём был виден колокольчик, до которого Мехмед мог легко дотянуться. Если бы я решил кинуться на султана, то колокольчик сразу зазвенел бы, зовя на помощь.
– Давай поговорим откровенно, Раду, - сказал султан.
– Ты злишься на меня?
Привычка лгать тут же подсказала ответ: "Повелитель, я обижен оттого, что ты заподозрил меня в предательстве", - но я вдруг подумал, что хватит уже притворства, и сказал:
– Я тебя ненавижу.
–
– улыбнулся Мехмед.
– Да, я поступил с тобой несправедливо, но ты тоже виноват, потому что не говорил мне всю правду до конца. Я видел это, а когда ко двору приехал тот человек и сказал, что ты лжёшь, то его словам трудно было не поверить.
Я молча сидел на тюфяке и оценивал свои возможности: "А что если и впрямь броситься на него, схватить за руку, чтобы не успел дотянуться до колокольчика, а другой рукой сразу вцепиться в горло, чтобы предотвратить крик? Нет, не получится. Он обязательно успеет либо закричать, либо схватить колокольчик. И даже если просто смахнёт его со стола, звон всё равно будет".
– Да, теперь я понимаю, что ты не лгал мне, - тем временем продолжал султан.
– Недавно проведённое дознание убедило меня в этом. Ты лишь скрывал часть правды, но я тебя прощаю.
Это означало, что мне не следует пытаться убить Мехмеда, потому что не всё потеряно. Если он прощает, значит, готов снова доверять мне, убрать стражу от моих покоев, а это, возможно, позволит мне сбежать из дворца.
– Я сразу понял, что ты затеял, - снова улыбнулся Мехмед.
– Ты хотел с моей помощью наказать своего врага Штефана-бея, который очень сильно тебе досадил. Ты понимал, что я не стану собирать большое войско лишь по одному твоему слову, и потому ты готов был отдать мне кое-что очень ценное - своих сыновей. Не могу не признать, что это была хорошая сделка, но я хотел сбить цену. Когда речь идёт о крупных сделках, любой пытается. Попытался и я. А ты не хотел отдавать мне сыновей дешевле той цены, которую назначил. И заподозрил, что я хочу тебя обмануть?
– Мехмед помолчал немного, очевидно рассчитывая на ответ, но не дождался от меня ни слова и примирительно улыбнулся: - Мы оба пытались перехитрить друг друга, оба хотели выгадать как можно больше, но теперь я говорю тебе: ты победил, я согласен платить назначенную цену.
Наверное, султан рассчитывал увидеть радость на моём лице, но я холодно спросил:
– Как может быть победителем тот, кого в любую минуту могут отправить обратно в тюрьму, где он уже провёл много дней?
– Всё ещё подозреваешь меня в обмане?
– Мехмед тихо засмеялся.
– Так знай же, что поход против твоего врага состоится! Соберётся большая армия. Больше ста тысяч. Завтра об этом будет объявлено на совете и, значит, решение уже не может быть изменено. Ты получишь, что хочешь. Или ты допустишь, чтобы в поход вместо тебя отправился Басараб-бей? Если мы с тобой не договоримся, так и будет. Но мы же договоримся?
Султан опять не увидел радости на моём лице и опять не услышал никакого ответа, поэтому удивился:
– Что тебе ещё нужно?
Я с горечью произнёс:
– В обмен на услугу мои сыновья будут служить тебе так же, как когда-то служил я.
– Конечно, - продолжая удивляться, ответил Мехмед.
– Иначе и быть не может.
– А если у них не окажется особой склонности? Они могли бы преданно тебе служить. Но станешь ли ты заставлять их исполнять такую службу, которая окажется им противна?