Сделано в Японии

Каминаси Кунио

— И чего в Отару делаешь?

— Иену сверлю! Буровыми работами занимаюсь! Типа нефтяник!.; Чего тут у вас можно еще делать?!

— А что, совсем нечего, что ли? — спросил я.

— А че, есть, что ли?

— А в Корсакове — херакове твоем есть чего делать, да? — обиделся я за наш Отару.

— Блин! Корсаков — это да, это жизнь! Там такое… А здесь… — Олежка принялся за второй кусок из своего свежего набора. — Тоска! По телику непонятно ниче! Видео в прокате возьмешь: базары по-английски, титры —

по-японски, и че?

— Да, это точно, Олежка! — закивал ему в рифму Ганин. — Я тоже вот злюсь! Прикинь, да? Позавчера воскресенье было, да? Взял «Вора» нашего, ну; с Машковым, да?

— Ну! Классный фильм! — Олежка оторвал от истекающей золотистым холестерином куриной ножки свои не обремененные интеллектом глаза. — А мне еще «Брат» нравится, да! Тоже ништяк кинцо! И «Брат—2» тоже отпад! Даже еще клевее!..

— Ну! Я о чем? — интимно — доверительно продолжил Ганин в его направлении. — Вот! Кассету ставлю, блин: Машков по-японски, Редникова — по-японски, и хочешь — спать ложись, хочешь — песню пой! Я, блин, чуть телик не грохнул со злости, ну?

— Ну! — согласился с Ганиным Олежка. — Я ж говорю: козлы! И ваще! Я, бля, вчера…

— Ты погоди, Олежка, про вчера! — Ганин исподволь заглянул себе за левую манжету где прятались его «Картье», подаренные ему его любезной Сашей на славное сорокалетие. — Ты про сегодня закончи! Значит, ты говоришь, «марка» брать не стоит?

— Прикинь сам, Гань! — Олежка стукнул обглоданной косточкой об тарелку — «Марчелло» — тачка понтовая, особенно «второй марик», ну? А с понтами тебе у нас тяжко придется…

— Почему это? — метнул Ганин Олежке, а мне шепнул: — «Марчелло» — это «тойота — марк»…

— Ну че ты как этот?! — заерзал Олежка. — «Маркуха», она же понтовее, чем «целка» или, там, «корова», да?

— Чего? — Здесь уже и Ганин оказался бессилен перед лексическим напором Олежки.

— «Королла», блин, «тойотовская» и «целика», — крякнул от досады за своего туповатового друга Ганю опытный Олежка.

— «Селика», — не удержался я, чтобы не поправить не слишком разбирающегося в латыни Олежку.

— Я и говорю: «Целка»!

— Ну и?.. — подстегнул его Ганин.

— Ну вот! «Маркуху» возьмешь или «маджу», «маджесту» то есть, — и все! Это как залетел все равно!

— В каком смысле? — решил уточнить Ганин.

— В прямом, блин! Не девка небось, чтоб по-кривому залетать! На бабки залетаешь, ну?

— По запчастям, что ли?

— А по-всякому! Ты Федота нашего не знаешь? Сталкиваться не приходилось?

— Федота?

— Ну Федю Холмского?

— Нет, не знаю, — признался Ганин.

— Алексей Федотов, что ли? — настала моя очередь проявлять осведомленность и переводить на нормальный русский бешеный дискурс отвязного Олежки.

— Во, кореш твой, Ганя, и то тумкает! Федота не знать —

в жопе бывать! Понял?

— И что Федот твой? — вернул Ганин Олежку в изначальную колею. — Что он, Федот?

— То, бля! Как тачка понтовая, ну, «фарш» чистый…

— Чего? — прервал его непонятливый Ганин.

— Блин, «фарш» — тачка накрученная: с «кенгурой», молдами, там, фолдами, «желтки» чтоб на передке висели, кондер, понятное дело, чейнджер на девять дисков — короче, «фарш» улетный!

— Ну? — Так и не поняв всей этой номенклатурно-ассортиментной премудрости, Ганин решил все — таки двигаться дальше.

— Вот, блин! Значит, тачка пришла, да? Конкретно пришла, там, чувак взял, все — растаможка, там, ментам — за номера, да? Ни как надо все, как у тебя в Москве, да?

— Да — да, как в Москве у меня! — кивнул ему Ганин. — У нас тоже и растаможка, и менты…

— Ну все, и тут залет, да? Федот тачку эту забирает…

— Как это «забирает», Олежка? Я че-то не въезжаю! — разочарованно закачал головой Ганин.

— Блин, Ганя, это же Федот, врубаешься ты?! Федот! Он все колеса японские в своей территории…

— На, — поправил его Ганин.

— Че?

— На территории.

— Он че у тебя, как это, что ли? — Олежка начал апеллировать уже ко мне по поводу душевного здоровья Ганина.

— Нет, он ваше-то нормальный, просто вторник сегодня, — успокоил я Олежку.

— А — а, ну… Короче, федотовская братва «маркушу» твоего в первый же вечер уводит…

— Как это «уводит»? — Ганин прикинулся… тьфу ты, черт, опять забыл чем! Кабелем? Нет, не кабелем… Надо у него спросить, как Олежка свой монолог закончит…

— Че он тебя, спрашивать будет, что ли? Это, Ганя, Федот — он такой, он, знаешь…

— И?

— И все! «Маркушник» твой ему задаром не нужен, он на джипухах разъезжает, но Федот с понятием: если у тебя «марк — иваныч», значит, ты, чувак, при бабле. А раз при бабле, значит, делиться должен! Это принцип его такой! Въезжаешь?

— Въезжаю, че… — причмокнул Ганин.

— Вот… — Олежка принялся за последний кусок курицы, и, судя по тому что делать это он стал весьма неспешно и размеренно, становилось понятно, что иногда все — таки сытым и умиротворенным он бывает…

— А если, Олежка, я, допустим — прикинь, на Сахалин джип вывезу да? — Ганин, видимо, решился наконец-то подступиться к главному — Ну там, «лэнд — крузер» или «паджеро», скажем. Тогда что? Тоже в залете буду? Тоже на Федота нарвусь?

— Э, Гань, внедорожники — это уже совсем другие понты! — Олежка масленым пальцем проткнул воздух. — Понты, само собой, но другие! «Крузак» или, там, «поджарый» — это крутизна. Туг «кукурузник» секондовый сколько тянет, знаешь?

— Чего тянет?

— Блин, «крузак» твой пиленый?