Сделай мне больно
Шрифт:
– Дайте поесть человеку, - сказал Комиссаров.
– Мы уже в гостиницу тебе собирались тарелку нести. Тефтели пальчики оближешь.
– Тефтели, действительно, неплохие, - ударяя на первый слог, сказала критик О***.
– Больше мяса, чем хлеба.
– Но островаты будут.
– Комиссаров потер живот под пиджаком.
– Как можно так перчить?
– Перец, он мужикам на пользу.
– Может быть, венграм, А у меня, кажется, обострение началось.
– Язва?
– Угу. Желудка.
– А я-то думала,
– Есть, - проявил мужскую солидарность Александр. Двенадцатиперстной.
– Эта в рак не перерождается. Ерунда.
– Ну, Аглая!
– возмутился Комиссаров.
– Ты, я вижу, сама деликатность.
– Пей меньше, если боишься.
– Что ты понимаешь во внутрипартийной жизни...
– Тогда профессию смени, не знаю...
– Аглая задавила сигарету в грязной тарелке, отсыпала про запас зубочисток и щелкнула сумочкой. Ладно, мальчики: раз вы такие скучные, мы тогда к себе пойдем. Трусишки мерить - да, Ритуля? Вы, кстати, купили бы своим. Таких и в Будапеште может не оказаться. Безразмерные, трех цветов в наборе и, между прочим, производства Португалии - голову потеряют!
Мужчины остались одни.
– Начинают женщины звереть, - тоскливо сказал Комиссаров.
– И это первый день. Что дальше-то будет? Да и в целом по Дебрецену обстановка не из лучших. Эти мотоциклы утром...
– Ну?
– Таки да! Недружественная акция. На утренней летучке выяснилось, что и перед другими отелями гужевались. Камнями, правда, не кидались, но кое-где и лозунги выкрикивали. Так что ты бы один-то тут не очень. Попарно давай. Береженого, знаешь... Да. Вот так и получается. Приехал поезд Дружбы, а дружить-то не с кем...
Уборщицы-цыганки убирали посуду. С гулким грохотом. Он покосился:
– И за что нас так не любят, а?
Шибаев со свитой проследовал в кабинет военного коменданта. Комиссаров и Александр остались в "предбаннике". По другую сторону стойки томились два старших лейтенанта. Красивые и статные, они недоверчиво косились на зеркальные очки одного из визитеров и меняли позы, одна вольней другой будто не в СА служат, а где-нибудь в американской, и черт сам им не брат. Один из них вспрыгнул на стойку и плавно опустил себя на рычагах рук.
– Из Союза, парни?
– Из Союза.
– Давно?
– Недавно.
– Из Союза откуда?
– Москва.
Оба старлея сделали вид, что Москва им нипочем. Исключив москвичей из разговора (но не из поля слышимости), они обменялись мнениями: "На обратном пути из Сочей заскочу, пожалуй, в белокаменную".
– "Чего ты там забыл? Лучше в Питер слетай - это я понимаю. Культурный город".
– Кстати, парни, - оглянулся старлей, - Червонцев лишних, случаем, нет? На форинты меняю.
– Червонцев? Нет.
– Да вы не бойтесь. Я вам лучше, чем в банке сменяю. Нет? Жаль. Рубли
– В Союз?
– Ну, а куда же.
Посуровевший было при намеке на валютные дела, Комиссаров отошел.
– Что, старлей, соскучились по родине?
Старлей взглянул свысока.
– Чего это мне по ней скучать?
– Ну... Чужбина все-таки.
– Не знаю. Лично мне здесь нравится. Моя бы воля, я б в Будапешт махнул. Не были еще в Будапеште? Ну-у... такой город! Озеро Балатон там рядом. И вообще. Но отбывать отпуска, к сожалению, мы обязаны в Союзе.
– Почему же "к сожалению"?
– Потому что в Союзе одни проблемы. Перекусить проблема, культурно с девушкой развлечься - тоже. Одни запреты: это радио не слушай, эту книгу не читай, этот фильм не смотри. А здесь по-другому.
– Свободы больше здесь!
– не выдержал другой.
– Понятно, Москва?
Комиссаров вынул из кармана сигарету и поднялся.
– Перекурю пойду. На свежий воздух.
– В дверях он обернулся.
– Вас бы отсюда в Приамурский укрепрайон! Там бы научились родину любить.
И хлопнул дверью.
– Туристы?
Александр кивнул.
– А он?
– Руководитель.
– Сочувствую, - сказал старлей.
Внизу под аркой Комиссаров отрывисто затягивался сигаретой:
– И это армия! Штыки! Опора!..
По пути с обеда творческая группа увидела стоящий у гостиницы "Икарус". Несмотря на приступ язвы, Комиссаров собрал людей на инструктаж.
– Сегодня, - объявил он, - даем концерт.
– Наконец-то!
– сказала Нинель Ивановна.
– А то мои девчата застоялись. Только нам зал нужен. Чардаш прорепетировать.
– Отставить чардаш. Пересмотреть программу под углом на бронетанковую часть. Часть, подчеркиваю, тоскующую по Родине. К вам, "Веселые ребята" это тоже относится. Никакого рока, никаких вихляний с микрофоном.
Руководитель "Ребят", он же солист предположил:
– Битлов, по крайней мере, можно?
– Никаких битлов. Все, что не наше, исключить. По-быстрому продумайте репертуар и мне на утверждение. Давайте!
* * *
К удовольствию танцевального коллектива ударник устроил сцену при посадке в автобус.
– Раз так, не еду на хуй! Палочки об колено! Я рок хочу играть!
Перекуривая у входа, Геннадий Иваныч снисходительно взирал на дауна во гневе:
– Переучивайся, рокер, на баян. Мой музыкальный тебе совет. Пушки заговорят, при деле будешь. Да и при политике мира с ним не пропадешь. Сыт, пьян, любим, и никакой цензуры-дуры. А почему? Национальный струмент.
– Ебал я ваш баян! Ребята, не просите! Не поеду!
"Веселые ребята", отбивая пальцы и не глядя по сторонам, торопливо загрузили свою обшарпанную аппаратуру. Так же молча втащили своего ударника.