Сделай мне больно
Шрифт:
– Он "Интурист". И Хаустов.
– Нет! Ничего не говорю. Тем более что он ведет себя, как рыцарь. Только довольно бедный. И пахнет изо рта. А тот, без шеи - тот, по-моему, маньяк. Он что? Он гиперсексуал?
– Он босс.
– Это я поняла. Но я забыла, как тебя зовут? Ах, Александр... Чао, Александр!
– Одну минуту.
– Да?
– Твоя зажигалка. У меня она...
Улыбаясь и не понимая, Иби засовывала края волос под шапочку.
– Ну, - смутился он...
– Коктейль "Молотов"?
– Прекрасно, - не изменились синие глаза.
–
Оставшись в одиночестве, он не сразу встал со скамьи, а только успокоившись. Ухмыляясь в зеркале любовнику-герою из мелодрамы немых времен, он зачесал назад и гладко волосы и с сумкой на плече поднялся в бар.
Игнорируя культуру воды, Комиссаров смотрел на свою бутылку "пепси-колы" - женственную и в выпуклых извивах. Зеркальные очки его взглянули озабоченно.
– Как?
– Нормально.
Комиссаров вынул сине-красную соломинку и поставил в неловкое положение:
– Глотни.
Отказываясь, Александр чувствовал, что рдеет. Он принес себе свою "пепси" и вынул из облатки индивидуальную соломинку.
– Скоро и до нас она дойдет, - обреченно сказал Комиссаров.
– Леонид Ильич завод у них покупают. В порядке детанта. Под их влияние попал наш Генеральный секретарь. Жена у него, говорят... не слышал? Из кочевниц. Пауза.
– Так что скоро будем водку "пепси-колой" запивать. И чего они в ней нашли? Изжога только от нее. "Байкал" наш лучше.
– Ну, не скажи. Аптечный вкус.
– Так в том и дело! "Пепси-кола" просто наркотик. Потому американы и не выдают секрет рецепта. Тогда как "Байкал" полезен. Особенно для нас, мужчин. В "Байкал" ведь эту добавляют - вытяжку. Из оленьих рогов.
– Панкреатин.
– Что я говорю? Не из рогов. Из надолбий молодых оленей.
– Из надлобий.
– Я и говорю - из них. Надолбий.
Двое русских за границей, они молчали. О чем им было говорить?
Комиссаров взглянул на часы.
– В этой душевой, там как? Оголяться, что ли, обязательно?
– Венгры предпочитают.
– С ними все ясно. Угро-финны. А наши как? Не следуют примеру?
– Воздерживаются.
– Окунуться, что ли, и мне? Как-никак минеральные воды. Тонизируют?
– Лучше "Байкала".
Они встали из-за столика и разошлись.
День был сырой и легкий. Словно с обложки переводного романа (а именно романа Эльзы Триоле "Незваные гости") толстые вязы вдоль шоссе зябко зеленели на ветру. Западные деревья. Он почувствовал себя заграницей на добросовестном асфальте, плоско залившем подступы к водолечебнице. "Икарусы" стояли с разжатыми дверьми. Он поднялся в ближайший. Выбрал он себе заднее сиденье. Высоко и уютно - как в самолетном кресле. Закурим белую американскую. А там и воспарим - над прожитой впустую жизнью.
Семнадцать ему было, "нигилисту" и "фрондеру" из одной случайной, но хорошей семьи, когда на Черном море, в Сочи, а именно в сквере Морского вокзала он увидал рекламную надпись: "ЖИЗНЬ ХОРОША ЕЩЕ И ТЕМ, ЧТО МОЖНО ПУТЕШЕСТВОВАТЬ".
Как вкопанный
А оказалось - таки-да. Именно этим. Он вырвал это - возможность оторваться. И в отрыве было совсем неплохо. Ну, а там...
Там будь что будет.
В автобус поднялась распаренная Рублева.
– Уже?
– Чего одной-то...
– А критик наш?
– В гостинице осталась. Праздник у нее.
– Какой?
Женщина расхохоталась, он смутился. Она уселась сиденьем ниже: "Уф-ф".
– Я-то в Москве еще отпраздновала. Эх! самые что ни на есть денечки пропадают...
– Аглая расщелкнула зеркальце, отвинтила колпачок с губной помады и с восхищением сказала: - А мадьярки эти: ну, бесстыжие! Обратил внимание на нашу переводчицу? Хотя, между нами говоря, особенно показывать там нечего.
– Ну почему?
– оспорил Александр.
На внутренних ветках Венгрии поезда оказались, как на детской железной дороге. Где-нибудь в парке культуры и отдыха.
Этот бежал к югославской границе.
Местные цыгане ехали стоя в тамбуре, белые люди из Москвы - в вагоне сидя. Подперевшись кулаком, он щурился на залитую солнцем низменность, иногда бросая взгляд на Иби - она читала, уронив очки на нос. Нога на ногу - в вытертых джинсах, белых носках и кедах. Забивший место рядом с ней интеллектуал по линии "Интуриста" тоже был с книжкой - повышал свой уровень. Пришел разносчик в белой куртке, и Александр купил бутылку "Orangina". Пузатая, французская бутылка запотела и пузырилась. За окном цвели и отбегали абрикосовые деревья - розовые и лиловые.
Подсел ударник.
– Что, лимонад купил?
– Оранжад.
– Красивый. Почему не пьешь?
– Поэтому.
– Так газ выходит?
– Пусть.
Даун выбил дробь по столику,
– Дашь глотнуть?
– Ответа не дожидался, взял и обслюнявил.
– А вкусный... Лучше апельсина. Попробуй!
– Пей-пей.
– Да не, я только вкус. Охота перепробовать побольше. Слышь. А "мигалок" я в Дебе так и не нашел. Может, в этом Кишкимете будут.
– Мы едем не в Кешкемет.
– А куда же?
– В Сегед.
– Ну, тогда буду в Сегеде искать. Слышь? Мне еще знаешь, чего нужно? "Шариков" с кадрами - перевернешь, и с них трусы слезают. Не видел, где продаются? Однография называется.
– Порнография.
– Не, не! Там кадра одна на "шарик". А парнография - где на пару это самое. Их у нас ребята навострились. С лимитчицами из деревни фотаются. Показать?
– Он стал выворачивать из-за пазухи свой потайной карман.
Рядом остановился солист "Веселых ребят" и подмигнул Александру.