Сделай мне больно
Шрифт:
– Общего! Ты еще нас китайцам уподобь. Что такое нагайка, знаешь?
– Как не знать! России символ. Царской...
– Притом, что слово-то - не наше. Да и подумаешь, нагайка!
– Оставив воду и не вытирая рук, Комиссаров повернулся к нему.
– Нагайкой им государь Николай Палыч грозил - так называемый "жандарм Европы". Допустим, было: генерал Паскевич, по просьбе австрияков, сюда на Кошута сходил. Но тут же и вернулся с победою в Россию. Это не мы, "жандармы", восставших вешали. С ними австрияки их любимые расправились. А сами
– Над кем?
– Над кем, над кем... Над русскими людьми. Над теми, кто после ухода Врангеля в Крыму остались. Такую там резню устроил, что не знаю даже с кем сравнить. Не знаешь? Ну, конечно. Кто про них знает, про зверства наших интернационалистов. Тема малопопулярная. А почитай Волошина, Шмелева... Волосы дыбом встанут! Кого-кого, а этого кровавого мадьяра за дело Сталин шлепнул. За преступление перед народом нашим. А ближе взять? Их коммунисты салашистам не уступили. Как, например, у них тут Ракоши резвился до 53-го? Превзошел и Сталина, и Берию. Кочевник, между прочим...
– То есть?
– Еврей! А что?
– А ничего.
– Тогда возьми 56-й. Мы говорим: "Контрреволюция". Но это так, лапша. То была воля венгерского народа, выраженная другими средствами. Оружием. Но как они при этом самовыражались? Снизу, так сказать? Есть фотодокументы, и не только наши - американские. Я повидал в спецхране... Кровь стынет в жилах. Как линчевали они своих гэбэшников! Кстати, летчиков при этом тоже, говорят. Хватали без разбора всех, кто в форме с голубым воротником. Веревку на ноги и через сук вниз головой. Живых ногами забивали. В лицо. Бензином обливали и поджигали тут же. И это в Будапеште. В сердце, можно сказать, Европы. Как косоглазые какие-нибудь. Да они и есть!
– Ни одного пока не видел.
– Азиаты Европы. Из-за Урала сбежали в девятом веке, но стали только тем, чем были...
– Ты воду выключишь?
– Какую воду? Ах, да...
– Комиссаров завернул кран, снял полотенце и с гневом стал вытирать руки.
– А европейцы Азии, по-твоему, кто?
– Ох, Андерс, Андерс...
– Потому что, например, таджики склонны думать о себе, как об арийцах Азии.
– Неплохой ты парень, Андерс, и пишешь вроде бы с душой. Но насчет национального самосознания - с тобой работать и работать.
– В данном контексте не воспринимаю. Отложи до возвращения работу. Не волк, не убежит.
– Контекст, по-моему, тот, что надо. Разве ты не ощущаешь, как здесь, за кордоном, нечто внутри тебя сжимается... Вот так!
– он показал.
– В кулак!
– Не без того.
– Во! Видишь? А говоришь... Это оно и есть - твое национальное начало. Российское.
– По-моему, просто сердце.
– Можно и так сказать.
– Поскольку на родине, - добавил Александр, - в таких количествах, как правило, не пью.
Подсовывая под воротничок чистой и застиранной рубашки резинку ширпотребовского
– А если говорить всерьез, - ответил Александр, - то в мире виноватых нет.
– Если всерьез, то есть! И нам они еще ответят.
– О ком ты?
– Ты не знаешь?
– Нет. Не знаю.
– Вот потому и производишь впечатление дезориентированной личности. Не обижайся, я скажу иначе... Ищущей.
– А ты нашел?
– Нашел.
– И кто же виноват?
Глядя в зеркало сквозь зеркальные очки, Комиссаров прищелкнул галстуком.
– Диавол виноват! Князь Мира, Андерс. Хвостом биющий в сильной ярости, поскольку чует, что пришел ему абзац... Так что? Примем от папричников еще один удар по желудку? Давай вставай. Покажем им, что русские удар держать умеют...
* * *
Ресторанов в отеле "Тиса" было три. Их принимали в нижнем - интимном. Бархатные портьеры, стены, затканные шелком. Столики накрыли в танцевальной яме. Засидевшиеся за кофе сегедцы косились сверху из-за балюстрады. Начальство (нагло узурпировавшее переводчицу) и творческий состав, ударника включая, - все держали руки под столом, в тягостном молчании дивясь на кольца с салфетками, на серебро и хрупкий хрусталь. По четыре бутылки рислинга на стол им выставили, но никто не решался взять инициативу.
Сели они к дамам.
– Что значит королевство, пусть и бывшее, - сказала восхищенно критик О***.
– Это к вопросу о садизме, - обернулся Комиссаров к Александру.
– Нас не питают, а пытают. Роскошью.
– Ну, уж пытка...
– Вполне китайская. "Тысяча кусочков".
– То ли дело было в той столовке, - поддакнула Аглая.
– А от этого всего даже аппетит пропадает.
Тем не менее, на белый пышный хлеб, прикрытые салфетками корзиночки с которым разносили официанты в нитяных перчатках, налегла она с энтузиазмом; его хватило, впрочем, только до второго ломтя:
– Несытный он у них какой-то. Прямо как вата. Кукурузный, что ли? Нет: то ли дело наш "орловский"...
Официант открыл бутылку и - каким-то образом определив здесь главного - налил Комиссарову на глоток. Потом отнял бутылку и стал выжидательно смотреть.
– Ну, так и лил бы дальше, - смутился Комиссаров.
– Чего он хочет?
– Дегустации, - сказала О***. Комиссаров попробовал, кивнул:
– Кислятина.
С видом удовлетворения - и начиная с дам - официант наполнил им хрусталь.
– Спа-си-бо!
– проскандировала ему Аглая.
– Да, ребята? Обслуживание-то какое. А эта вилка для чего?
В ответ подъехала тележка, с которой церемонно подали заливную рыбу.
Комиссаров смотрел себе в тарелку.
– Что еще за фиш?
– Фиш это щука, - сказала О***.
– А это карп.
– Карп? Еще хуже фиш. Та хоть хищник, а этот в тине обитаем. Всеядный потребитель,
– Ну, ваш-ще!
– не выдержала Аглая.
– На этом потребительстве наш комсомол поехал. Смотрит прямо, как Ленин на буржуазию.