Сделай мне больно
Шрифт:
– Я бы сказала, - улыбнулась О***, - как Сталин на Льва Давидовича в Мексике.
Неохотно вооружившись вилкой, Комиссаров оглянулся:
– Может, у них чего-нибудь другое есть?
– Ты еще манной кашки попроси! Съешь - не умрешь. Давай-давай! Питайся, Комиссаров. Вот так! Ножом не надо, не котлета. А то какие-то вы вялые, ребята. Нет - ну, ей-Богу! Ничто на вас не действует. Ни минеральные купания с костлявыми мадьярками, ни тонкие намеки на толстые обстоятельства, ни даже этот - паприкаш...
Потупясь,
Комиссаров тоже хохотнул - с набитым ртом. Хотел сказать что-то в ответ, но слова вымолвить не смог. Еще предпринял - безуспешно. Сорвал с себя зеркальные очки и выкатил глаза.
– Что, опровергнуть хочешь?
– Подняв глаза на звук натуги, Аглая испугалась.
– Чего ты, Комиссаров? Дурака-то не валяй.
О*** уронила вилку.
– О Господи!..
– Кость проглотил?
– Не проглотил! В дыхательное горло! Ой, надо что-то делать, трепетала 0***.
– Начало же конца!
Александр сказал:
– Ударь его!
Оглянувшись на метрдотеля, О*** хлопнула беднягу по спине. Аглая возмутилась:
– Да ебани как следует!
Эффекта не произошло: и без того землистое лицо начальника превращалось в маску ужаса. Оттягивая галстук на резинке, он все громче повторял один и тот же хрипящий звук - "г" фрикативное. Звучало как с кремлевской трибуны:
– Хгэ!.. х-гэ!..
Стул отскочил от Александра.
– Держись!..
Под ударами начальник оказался исхудалым и непрочным. С третьего раза Александр выбил у него из глотки рыбью кость - совсем небольшую. Аглая схватила косточку наманикюренными пальцами и, оторвавши зад от мягкого стула, показала ресторану, утоляя всеобщее любопытство.
Спасенный руками оттолкнулся от стола, после чего слегка ополз. И со слезами прошептал:
– Спасибо, друг.
Александр хлопнул его по плечу. Вернувшись, подобрал салфетку и пригубил бокал - исподлобья.
Комиссаров надел очки. Пригладил волосы. Поправил галстук и откашлялся в кулак.
– Того поэта звали как?
– спросил он слабым голосом.
– Который в ресторане писательском... В Дубовом зале - это самое...
– Дрофенко звали, - таким же голосом сказала О***.
– О Сереже сразу я и вспомнила.
– Только его не рыба погубила. Солянка порционная, - уточнила Аглая. От маслины косточку вдохнул и умер. На глазах у всех. Все смотрели, спасти никто не смог.
Комиссаров поднял хрусталь.
– За упокой души!
Они выпили.
Аглая налила по второй.
– А эту за возвращение твоей. Ведь ты, Комиссаров, смерти, считай, в глаза заглянул. Ну, будь здоров! Живи до ста!
Они выпили.
– Закусывать-то будешь?
Комиссаров покосился на рыбу-фиш.
– Да... Знать не можешь доли своей.
И захохотал со всеми - но очки на нем сверкнули молниеносным ужасом.
* * *
– Эх, дороги...
Пыль да туман.
Холода, тревоги
Да степной бурьян.
Знать не можешь
Доли своей:
Может, крылья сложишь
Посреди степей...
Они сидели в номере у дам, усугубив рислинг литром водки на пятерых, и спасенный, но печальный начальник творческой группы, обнаружив внезапно новое качество, пел модерато и проникновенно:
Выстрел грянет,
Ворон кружит.
Твой дружок в бурьяне
Неживой лежит...
– Вокал хороший, - дал оценку Хаустов, - но, по-моему, Комиссаров, ты впадаешь в фатализм.
– Не думаю. Хотя, возможно, ты где-то прав...
– Все еще будет, Комиссаров. Все еще предстоит. Как по другому поводу говорено: фюреры приходят и уходят, а держава остается.
– Сгорим мы до восхода - вот, чего боюсь...
– Товарищ, верь...
– Какая все же нам досталась поэтика надежд!
– сказала О***.
– Своего слова, кажется, и не добавить.
– Ну, почему?
– возразил Комиссаров.
– Вот литератор с нами, он добавит. Добавишь, Александр?
– Надежды пусть питают детей до шестнадцати, - сказала Аглая.
– А вы бы водки нам добавили.
– А разве не осталось?
– удивился Комиссаров.
Аглая показала бутылку:
– С гулькин хуй.
– Эх, девушки-девушки. Как скажете, так уши вянут и весь энтузиазм. Молодые, умные, красивые... Не идет вам, понимаете? Распредели, Аглая, "на посошок" - и все. И спатаньки.
Кулаком тяжелым от колец Аглая ударила по тумбочке, и лампа под абажуром мигнула.
– Какие на хер "спатаньки"? Когда Рублев мой козлует в данный момент по Новому Арбату! а не то, подлюга, уже везет в мой дом на наших "Жигулях"...
– А у меня, - сказала О***, - на заднем плане никого.
– А хоть и на переднем! Равнозначно! Как я себе представлю, - взяла Аглая себя за горло, - так прямо душит кто!
– Все время мне казалось, что вы замужем, - заметил Хаустов, и О*** подняла голову:
– А у вас тоже несвободный вид.
– Всех душит, - говорил Комиссаров, разливая мимо.
– Но делать глупостей не станем. Останемся людьми.
И бескрайними путями - степями, полями
Все глядят вослед за нами
Родные глаза...
Последний тост - за верность!
– А хорошо поет, садист... Ритуля, не находишь? Меня так лично достает.
– Что есть "свобода"?
– сказал Хаустов.
– Есть радио такое - глушат его. А кроме, Маргарита, один лишь Долг...