Семейство Доддов за границей
Шрифт:
Теперь ты видишь, Бобъ, что и безъ сиднья надъ книгами мое время все занято. Да, еслибъ въ суткахъ было сорокъ-восемь часовъ, у меня не оставалось бы ни одного празднаго.
Пріятная жизнь! Жаль только, что есть въ ней и небольшія непріятности, изъ которыхъ важнйшая: живу здсь не одинъ. Ты не можешь вообразить, Бобъ, до какихъ уловокъ я принужденъ доходить, чтобъ не догадались мои знакомцы о моемъ почтеннйшемъ родств. Иной разъ я говорю, что старикъ — мой дядька; иной разъ — что это мой дядя, такой мильйонеръ, что я принужденъ примиряться со всми его странностями. Мало того: однажды мн привелось въ концерт слушать дкія замчанія о костюм моей, такъ-называемой, «тётки», и терпть, какъ матушку величали une pr'ecieuse ridicule. Ихъ ршительно невозможно удержать дома: не понимаю, какъ он узнаютъ о всхъ концертахъ, гуляньяхъ и т. д. и повсюду являются непремнными постительницами. Я самъ преобразился до такой степени, что два раза въ парк, при встрч съ ними, проходилъ какъ мимо чужихъ и не былъ узнанъ. Не дале, какъ вчера вечеромъ, въ All'ee Verte, я чуть не сбилъ отца съ ногъ дышломъ своего тэндэма, и нын за завтракомъ слышалъ отъ него всю эту исторію, съ пріятнымъ увреніемъ, что «онъ узнаетъ этого молодца, лишь бы только встртить, и порядкомъ отбарабанитъ ему бока». Вслдствіе такой угрозы, я заказалъ себ другую бороду и новые усы, избравъ цвтъ Prince Albert, вмсто чернаго, какой носилъ прежде. Скажу, что тяжело бываетъ молча слушать, какъ твои собесдники потшаются надъ твоей сестрой; но Мери Анна неисправима никакими совтами. Кэри спасается
Мой старикъ посылаетъ, кажется, письмо за письмомъ къ Викерсу, нашему депутату, о моемъ опредленіи на службу. Надюсь, его просьбы не будутъ исполнены; потому-что, признаюсь теб, не предвижу большаго удовольствія отъ того, чтобъ сидть съ утра до ночи за конторкою въ таможенномъ управленіи, или прозябать въ колоніи. И зачмъ, въ-самомъ-дл, принимать мн подобныя мста? У насъ порядочное помстье; положимъ, что оно заложено и перезаложено; но разв мы одни запутались въ долги? Вс наши сосди точно тоже. Если выбирать службу, то я предпочитаю поступить въ легкую кавалерію. Пишу теб объ этомъ, потому-что твой дядя, Порсель, тоже придумываетъ, относительно моей каррьеры, разные планы, которые не могу не назвать крайне-унизительными для меня: нтъ на земл ничего вульгарне и пошле такъ-называемыхъ «ученыхъ профессій»: твоему дяд не удастся заставить меня пить изъ кладязя медицины или законовднія. Ненужно особенной проницательности, чтобъ знать, какъ стали бы на меня тогда смотрть мои ныншніе знакомцы: люди, къ обществу которыхъ теперь принадлежу, не захотли бы знаться со мною. Я столько разъ слышалъ ихъ мннія объ этомъ, что не могу ршиться на глупость. Какъ бы ни смотрли у насъ, въ Ирландіи, на докторовъ и юристовъ, но за границей они считаются очень-невысокаго полета птицами.
Лордъ Джорджъ Тайвертонъ вчера говорилъ мн: «почему вашъ отецъ не хочетъ подумать о вашемъ выбор въ парламентъ? Вы тамъ поставили бы себя отлично». Эта мысль мн очень понравилась. Самъ лордъ Джорджъ также членъ парламента, отъ мстечка Гёрнби, но никогда не бываетъ въ засданіяхъ, и состоитъ членомъ только для-того, чтобъ имть отпускъ изъ своего полка. Говорятъ, что онъ самый «лихой малый» въ цлой арміи. Онъ ужь спустилъ свои семнадцать тысячъ фунтовъ годоваго дохода, и сто-двадцать тысячъ фунтовъ женнина приданаго. Теперь они разошлись, и у него осталось только тысячу-двсти фунтовъ дохода — чмъ тутъ, кажется, жить? «Какъ-разъ довольно на сигары» говоритъ онъ. Онъ отличнйшій человкъ, какого только я видлъ, веселости неописанной, и самъ удивительно-спокойно подшучиваетъ надъ своими злоключеніями. Нтъ человка, который бы лучше зналъ свтъ, а ему всего только двадцать-пятый годъ. Нтъ ростовщика, нтъ любителя пари на скачкахъ, нтъ танцовщицы, съ которыми бы не былъ онъ знакомъ. Какіе забавные анекдоты разсказываетъ онъ о своихъ лондонскихъ похожденіяхъ! Когда онъ увидлъ, что спустилъ ужь ршительно все; когда у него отобрали лошадей, наложили запрещеніе на домъ — онъ задалъ въ Гёрнби блестящій пиръ, пригласилъ на него половину графства и шестьдесятъ человкъ изъ Лондона. «Я ршился (говоритъ онъ) закончить великолпнымъ финаломъ; и, увряю васъ, веселость компаніи нисколько не уменьшалась оттого, что вилки и ложки, которыми ли мы, ужь были подъ секвестромъ. Все было у меня описано, даже пуговицы и пряжки, блествшія на моихъ офиціантахъ. Сли за столъ въ два часа; ужинъ былъ удивителенъ: Мэрритонъ, его приготовлявшій, превзошелъ самого себя. По окончаніи стола, я протанцовалъ катильйонъ съ леди Эмиліей де-Молэнъ, и потомъ потихоньку вышелъ изъ залы, слъ въ почтовую карету, пріхалъ въ Дувръ, минута-въ-минуту ко времени, когда отправляется утренній пароходъ, и вышелъ на булонскій берегъ, вольнымъ и гордымъ, какъ Вильгельмъ Тель, или какъ орелъ». Это его собственныя слова, Бобъ. Но должно видть его жесты, слышать его голосъ, чтобъ постичь, какъ беззаботенъ, счастливъ, доволенъ можетъ быть человкъ, называющій себя «безвозвратно-разорившимся навки».
Изъ этихъ замтокъ ты можешь видть, къ какому обществу нын я принадлежу. Кружокъ мой составляютъ: нмецкій графъ Блюменколь, молодой французскій маркизъ де-Трегъ, мать котораго была внука мадамъ дю-Барри, и множество другихъ испанскихъ, итальянскихъ и бельгійскихъ аристократовъ. Быть свтиломъ даже второй величины къ такомъ блестящемъ созвздіи, ужь большая честь для твоего Джемса Додда; и я горжусь этимъ. Каждый изъ моихъ пріятелей вельможа именемъ и богатствомъ, и занимать мсто между ними для меня возможно только при помощи разныхъ ловкихъ изворотовъ. Отъ всей души желаю теб успха въ твоихъ экзаменахъ. Пиши мн, какъ они кончатся у тебя и гд ты получишь мсто, и считай меня навки твоимъ преданнымъ другомъ.
Дж. Доддъ.
ПИСЬМО V
Кенни Доддъ къ Томасу Погселю, Е. В.
Ваше письмо получено мною только вчера, благодаря тому, что въ почтамт перепутали адресы: здсь есть другой Доддъ, который цлую недлю получалъ мои, а мн доставались его письма, и, нечего сказать, каждый изъ насъ узналъ дла другаго гораздо-короче, нежели хотлось бы это другому. Онъ читалъ объясненія насчетъ финансовыхъ невзгодъ и затрудненій вашего покорнйшаго слуги; а я распечаталъ письмо отъ адвокатовъ моего однофамильца, начинающееся такъ: «Милостивый государь, мы наконецъ получили удовлетворительнйшія улики противъ супруги вашей, мистриссъ Доддъ, и теперь нисколько не колеблемся начать процесъ формальнымъ порядкомъ». Вчера мы встртились и обмнялись депешами: можешь вообразить себ, каковы были у насъ физіономіи при этомъ свиданіи. У Гогарта не найдешь такихъ. Для избжанія подобныхъ столкновеній въ будущемъ, согласились мы, что одинъ изъ насъ долженъ оставить Брюссель; хотя, въ глубин сердца, я думалъ, что ему такъ хорошо извстны мои, а мн его дла, что каждый изъ насъ могъ бы продолжать переписку за обоихъ. Бросили жребій, кому хать изъ Брюсселя. Досталось мн; итакъ въ пятницу мы вызжаемъ отсюда, если къ тому времени успю уладить свои дла здсь. Я слышалъ, что Боннъ очень-дешевый городъ и что тамъ хорошіе профессоры — для образованія Джемса это важно; потому пишите мн въ Боннъ. Сказать поправд, узжаю изъ Брюсселя безъ большаго сожалнія, хотя это будетъ стоить недешево. Вопервыхъ, мы взяли квартиру на три мсяца, наняли карету также на три мсяца: эти деньги пропадаютъ. Самый перездъ обойдется дорого и очень непріятенъ въ такое ненастное время года. Но въ Брюссел жить тяжело, потому-что мистриссъ Д. и Мери Анна тратятъ ужасно много денегъ на наряды. Каждый Божій день, отъ самаго завтрака до трехъ или четырехъ часовъ наша квартира — совершенная ярмарка: комнаты наполнены модистками и купцами, куафёрами, парфюмерами, башмачниками, продавцами галантерейныхъ вещей. Я думалъ, что мы надолго покончили съ ними дла въ Лондон; но, кажется, мои леди считаютъ теперь никуда негоднымъ все, закупленное тамъ, и мистриссъ Д. старается объяснить мн, какъ смшны англійскія моды, показывая, на сколько лифъ лондонскаго платья коротокъ, а рукава длинны. Мери Анна приходитъ завтракать въ дорогомъ шелковомъ плать — оно, видите ли, никуда негодится, и она «изъ экономіи» обратила его на домашнее. Каролина, спасибо ей, не идетъ по ихъ слдамъ и довольна прежними платьями. Джемса вижу мало, потомучто онъ усердно занимается языками и, по словамъ сестеръ, съ большимъ успхомъ. Конечно, это хорошо; но французскій или даже китайскій языкъ принесетъ ему мало пользы въ таможенномъ или торговомъ департамент, куда его думаю опредлить. Викерсъ мн писалъ на прошедшей недл, что Джемсъ зачисленъ кандитатомъ на четыре разныя мста; будетъ слишкомъ странною неудачею, если онъ не попадетъ скоро на одно изъ нихъ. Между нами будь сказано, я не-очень доволенъ Викерсомъ.
На вопросъ: нравится ли мн настоящій нашъ образъ жизни, признаюсь вамъ, что несовсмъ. Можетъ-быть, я устарлъ для него годами, или отсталъ отъ вка понятіями, но такая жизнь не по-мн. Здсь только и дла, что раскланиваются, представляются вамъ, представляютъ васъ — вчная прелюдія къ знакомству, которому никогда не суждено начаться на-самомъ-дл. Все это похоже на оркестръ, который не идетъ дале настраиванья инструментовъ. Я здсь размнялся поклонами, улыбками, ужимками по-крайней-мр съ полсотнею джентльменовъ, которыхъ не узнаю завтра и которымъ также нтъ никакого до меня дла. Обращеніе здсь такое же, какъ обдъ: все для вида, сть нечего. Люди здсь легкомысленны. Не за то ихъ называю легкомысленными, что они слишкомъ преданы удовольствіямъ и любятъ развлеченія, а за то, что ихъ удовольствія и развлеченія жалки, ничтожны. Здсь вы не найдете любви къ охот, какъ у насъ ее понимаютъ. Вс они, даже старики, набиты мыслями о волокитств; строить куры дам для нихъ такое же обыкновенное дло, какъ для насъ податъ ей чашку чаю или предложить стулъ. Само-собою-разумется, незнаніе здшняго языка стсняетъ кругъ моихъ наблюденій. За то я пользуюсь выгодами положенія глухихъ людей; и если мало слышу, то много вижу. Начинаю думать, милый Томъ, что мы сдлали большую ошибку, пристрастившись къ путешествіямъ въ чужія земли, къ чужимъ языкамъ и чужимъ обычаямъ. Мы воспитываемъ своихъ дтей съ понятіями и привычками, которыя ршительно неприложимы къ нашей жизни; мы похожи на парижскихъ купцовъ, у которыхъ въ лавкахъ одн только блестящія бездлушки. А къ этимъ пустякамъ, надобно сказать, нтъ расположенія въ нашемъ характер, и выходятъ он у насъ очень-неловко. Чтобъ сдлать ребенка заграничнымъ ком-иль-фо, нужно рано начинать его воспитаніе въ этомъ дух: учите его говорить пофранцузски съ двухъ лтъ, играть въ домино съ четырехъ, курить сигары съ шести, носить лакированные сапоги съ осьми, ходить въ панильйоткахъ съ девяти; кормите его конфектами вмсто ростбифа, поите ликеромъ вмсто чаю, учите его съ малолтства каждый день стрлять изъ пистолета: только тогда онъ будетъ годиться для парижскихъ бульваровъ и нашихъ салоновъ на заграничный ладъ.
Скажу вамъ, что мистриссъ Д. восхищается здсь всмъ; она клянется, что только теперь начинаетъ жить. Послушать ее, такъ подумаешь, что въ Додсборо мы жили какъ въ тюрьм. Мери Анна вся въ мать; цлый день бредитъ о князьяхъ, герцогахъ и графахъ. Что-то он скажутъ, когда объявлю имъ, что мы вызжаемъ въ пятницу. Ужасно и подумать объ этой сцен! Въ тотъ день обдать буду гд-нибудь не дома, потому-что ихъ крики и трескотня будутъ невыносимы.
Посланникъ нашъ чрезвычайно-любезенъ и внимателенъ къ намъ. На этой недл мы у него обдали. Обдъ былъ парадный; общество отборное; но говорили тамъ пофранцузски, только пофранцузски; потому мистриссъ Д. и вашъ покорнйшій слуга были безсловесны. Потомъ онъ присылалъ намъ свой билетъ и мы были въ его лож въ Опер, гд танцовали такъ, какъ я никогда еще не видывалъ: «неприличны» — мало сказать объ этихъ танцахъ. Мистриссъ Д. и Мери Анна противнаго мннія: он восхищались. Что касается пнія — это визгъ, а не пніе; визгъ, иначе нельзя назвать. Сочинялъ музыку нкто Верди, который, говорятъ, перепортилъ вс голоса въ Европ; я готовъ этому врить. У молодой женщины, игравшей первую роль, лицо налилось кровью, вс жилы на ше натянулись, какъ веревки; слушатели начали аплодировать только тогда, когда всякому порядочному человку показалось бы, что съ ней начинаются конвульсіи. Еслибъ у ней отъ напряженія порвалась артерія, вроятно, не было бы конца восторгу публики.
Думалъ отправить это письмо съ ныншнею почтой; но у бельгійцевъ нын какой-то праздникъ и почтамтъ запертъ. Оставляю письмо до субботы: завтра послать будетъ некогда, потому-что отправляемся на Ватерлоо; хотимъ видть поле битвы. Какой-то князь (имя его позабылъ, да и не умлъ бы написать, еслибъ даже помнилъ) предложилъ быть нашимъ чичероне. Не помню, говорилъ ли онъ, что участвовалъ въ битв, но мистриссъ Д. вритъ ему, какъ самому Веллингтону; кром-того, съ нами дутъ нмецкій графъ, отецъ котораго отличился какимъ-то удивительнымъ подвигомъ, и два бельгійскіе барона, предки которыхъ, безъ всякаго сомннія, поддерживали репутацію бельгійцевъ, славящихся быстротою ногъ. Время года неочень благопріятствуетъ загороднымъ прогулкамъ; но все-таки провести нсколько часовъ на свжемъ воздух будетъ мн пріятно. Джемсъ отправился приглашать какого-то итальянца, котораго называетъ очень-знатнымъ вельможею; но я здсь такъ присмотрлся къ знати, что не изумился бы знакомству съ бухарскимъ ханомъ. Оставляю письмо незапечатаннымъ; хочу, по возвращеніи, приписать нсколько строкъ.
Суббота.
Ватерлоо — чистые пустяки, милый Томъ; не въ томъ смысл, что сраженіе при Ватерлоо не было важно для Наполеона, лтъ тридцать назадъ, а въ томъ смысл, что теперь не на что смотрть. Половина поля отрзана для памятника битвы. Это все-равно, что отрзать у человка ухо на память. Слдствіе то, что мстность совершенно измнилась: теперь не разберешь, гд и какъ что было. Ясно только одно, что мы побили французовъ. Не знаю, много ли мы выиграли черезъ это. Все, что длаетъ парламентъ, мы считаемъ мудростью и благодяніемъ для себя, не разбирая, польза или вредъ будетъ намъ отъ того. Поневол вспомнишь нашего Джека Уолли. Его жена разъ нашла кусочекъ тонкаго полотна и употребила на заплату мужниной рубахи. Джемсъ надлъ рубаху и пошелъ изъ дому на работу. Но скоро почувствовалъ онъ, что спину щиплетъ, и очень-сильно. «Что за чудо, сказалъ онъ, у меня будто шпанская мушка на спин!» Оно такъ и было: кусочекъ полотна былъ выброшенъ изъ аптеки; на немъ приготовляли шпанскую мушку. Такъ-то и парламентъ улаживаетъ наши дла.
Пока мы ходили по полю, началась страшная гроза съ проливнымъ дождемъ, какого, думалъ я, не бываетъ нигд, кром Ирландіи. Въ пять минутъ насъ промочило насквозь. Громъ гремлъ ужасно. Наконецъ мы укрылись въ часовн. Мистриссъ Д. съ Мери Анною и итальянцемъ были ни живы ни мертвы отъ страха. Мы съ Каролиною стояли у окна, смотря на молнію. Джемсъ, для упражненія во французскомъ язык, завелъ разговоръ съ маленькимъ иностранцемъ, который, промокнувъ до костей, также зашелъ въ часовню. Толковали они о битв и, кажется, заспорили. Чмъ сильне раздавался громъ, тмъ громче говорили или, лучше сказать, кричали они. Я не думалъ, чтобъ Джемсъ былъ силенъ во французскомъ язык, но очевидно было, что онъ переспорилъ своего противника; тотъ чрезвычайно разсердился, подскочилъ къ нему и поднялъ палку; но Джемсъ одержалъ побду и выгналъ его изъ часовни подъ сильнйшій дождь. Когда гроза прошла, мы воротились въ маленькую гостинницу, содержимую въ Ватерлоо, пообдали тамъ; но и обдъ былъ плохъ, и общество въ дурномъ расположеніи духа. Черная бархатная шляпка мистриссъ Д. вся была испорчена дождемъ. Мери Анна угораздилась какъ-то въ часовн разорвать себ всю спину у новаго атласнаго платья гвоздемъ, торчавшимъ въ стн. Джемсъ былъ необыкновенно серьёзенъ и молчаливъ; все стараніе итальянца поддержать разговоръ погибало понапрасну, оттого, что онъ слишкомъ-плохо говорилъ поанглійски. Большая глупость брать съ собой на прогулку иностранцевъ: ни вы не понимаете ихъ, ни они васъ.