Семья

Тосон Симадзаки

— А ну, о-Юки, неси сюда Гинтян, — попросил Санкити.

— Не трогайте его, он так сладко спит, — сказала о-Танэ и пошла взглянуть на спящего малыша.

— Это у нас шестой. Не так уж мало, а?

— О-Юки — здоровая женщина. У вас будет еще много детей.

О-Юки смутилась и пошла к чайному шкафу.

— Дом совсем другим становится, когда в нем дети растут, — вздохнула о-Танэ, вспомнив чистый, пустой и тихий дом своего сына.

О-Танэ старалась держать себя в руках, но время от времени в ее голосе слышались напряженные, болезненные нотки, выдававшие сильное душевное

волнение. О-Юки замечала это, ей было и золовку жаль, и побаивалась она чего-то. О-Танэ не сиделось на месте, она ходила по комнатам, заглядывала во все углы, точно городской дом ей был в диковинку, хотела заглянуть на кухню. У о-Юки так сердце и оборвалось — там был ужасный беспорядок.

Санкити провел сестру на второй этаж. Сквозь пестрый, веселый городской шум откуда-то неслись негромкие звуки сямисэна.

— Ну как, изменился Токио? — спросил Санкити.

— Ты видел, — не отвечая на вопрос, заговорила о-Танэ, — у Сёта по всему дому развешаны старинные амулеты. И деньги он зарабатывает каким-то несерьезным занятием. Говорит, у биржевых маклеров это принято... В молодые годы он был другим.

— Возможно. Но у Сёта много хороших качеств. Если он постарается, дело у него пойдет.

— Должно бы пойти. Он ведь в отца, а у отца, знаешь, какая была хватка.

О-Танэ немного замялась и спросила, знает ли брат ту, другую женщину.

— Это ты о гейше?

— Да, о ней.

— Значит, Тоёсэ все еще не успокоилась. А мне показалось, с этой стороны вер улажено.

— Да нет, видно, не все. Это настоящая беда... Тоёсэ сказала, — о-Танэ улыбнулась, — что с дядей Морихико она может говорить обо всем, а вот с дядей Санкити не выходит.

Санкити тоже улыбнулся, но сдержанно.

О-Юки принесла на подносе закуску, заказанную в ресторане специально, чтобы угостить о-Танэ. О-Юки следила, чтобы дети не мешали у стола, и сама почти не участвовала в разговоре.

— О-Юки тебя боится, — пошутил Санкити.

— Этого не может быть! — воскликнула о-Танэ. — Мы ведь с тобой, о-Юки, знакомы со времен Синано, не правда ли? — сказала она вслед невестке, спускавшейся по лестнице — внизу заплакал маленький Гиндзо.

Санкити, что-то вспомнив, встал и подошел к шкафу. Он достал шкатулку с бумагами отца, которую отдал ему перед отъездом в Маньчжурию Минору. Вытерев пыль со шкатулки, он поставил ее перед сестрой. О-Танэ открыла ящичек и стала перебирать узкие длинные листки бумаги с рядами иероглифов — стихи Тадахиро. Среди бумаг были предсмертные записи отца. На одной из полосок о-Танэ прочитала: «Рыцаря, горящего справедливым негодованием, превращают в сумасшедшего. Разве это не прискорбно? » Дрожащая рука человека, стоявшего на краю могилы, казалось, не могла быть способна на такую каллиграфию — так ровно лежала тушь.

Санкити всегда с любопытством слушал о последних днях жизни отца. Сестра помнила больше, чем о-Кура.

— Как-то раз отец, — рассказывала о-Танэ, улыбаясь, — крупно написал иероглиф, обозначающий медведя, показал его из чулана и крикнул: «Что вы все, как на медведя, на меня смотрите!»

— Надо же такое придумать — медведь!

— У него часто менялось настроение. То ему становилось

смешно, и он хохотал у себя в чуланчике так, что на ногах держаться не мог. Только порадуешься, что у него хорошее настроение, а он уже опять мрачный, угрюмый. Я как сейчас слышу его голос, как он нараспев читает стихи: «Стрекочут кузнечики. Холодной ночью, когда от инея все бело, как мне уснуть в этой грубой одежде!» И потом громко рыдает...

Голос о-Танэ задрожал. Строки старинного стихотворения, которое читал когда-то отец, были созвучны ее тоскливому одиночеству. Слушая сестру, Санкити видел отца как живого: стоит с безумными глазами, прислонившись к решетчатой двери своего чулана.

Санкити не сводил взгляда с лица сестры. Он ждал, что она заговорит о Тацуо. Но о-Танэ так и не заикнулась о муже, а стала рассказывать о переменах в Кисо.

Вошла о-Юки, держа на руках проснувшегося Гиндзо.

— А теперь взгляните на нашего маленького.

— Да он уже совсем большой! И в белом передничке. Какой славный мальчуган! — говорила о-Танэ, лаская малыша, как собственного внука.

— Я как-нибудь вечером выберусь к вам. Днем у меня нет ни минутки свободной.

— Обязательно приходи. Познакомьтесь с нашей о-Сэн.

Через неделю о-Танэ собралась уезжать. Родные один за другим стали приходить к Сёта. Санкити тоже пришел попрощаться. Он встретил у племянника о-Сюн, о-Нобу и о-Кину, младшую дочь Морихико. Она тоже приехала учиться в Токио.

— Прости, Санкити, что заставляю тебя ждать. Прическа вот-вот будет готова, — сказала вместо приветствия о-Танэ, сидя перед зеркалом. За ее спиной ловко работала руками парикмахерша в белом переднике.

— Я тоже собираюсь съездить ненадолго в Кисо, — сказал Сёта. — Мне нужно, дядюшка, перед отъездом поговорить с вами об одном деле. Я сам сегодня собирался к вам зайти.

Дядя и племянник поднялись наверх. По реке бежал катер, двери кают на нем были выкрашены в ярко-красный цвет. Отчетливо слышалось тарахтенье двигателя. Катер скоро скрылся из виду.

Глядя на мутную воду реки, Санкити задумчиво сказал:

— А ведь, пожалуй, сестра так и уедет, не повидав мужа... Да, Сёта, ты о чем-то хотел поговорить со мной?

Сёта долго мялся, не зная, как начать. Речь, само собой, опять шла о деньгах. Оказывается, один земляк мог бы ссудить ему две тысячи иен в качестве коммерческого капитала. Но при условии, если Санкити поручится за него. Надо только поставить печать на документ, и все.

— Эта мысль пришла мне в голову, — уговаривал дядю Сёта, — когда матушка сказала, что в Кисо есть человек, который дает деньги под надежное ручательство.

О-Танэ, красиво причесанная, поднялась наверх.

— Я уже повидалась со всеми, — сказала она, — и собираюсь домой. Как бы опять чего не случилось...

Пришла о-Сэн. Она глядела то на дядю, то в окно. Было видно, что ей совсем не хочется уезжать.

— Ну, вот ты и повидала дядю Санкити, — сказала ей о-Танэ. — Пора нам домой собираться. Как ты думаешь?

— Да... У нас в Кисо тише, чем здесь. Но и в Токио тоже хорошо. Здесь братец и сестрица. Но если надо... — О-Сэн обвела всех взглядом и вздохнула.