Семья

Тосон Симадзаки

«Любовь брата и сестры — вот это лучше всего», — решил Санкити. Он будет любить о-Юки, как свою младшую сестренку.

В один из пасмурных ноябрьских дней они вместе отправились за покупками. Муж и жена редко выходили куда-нибудь вдвоем. О-Юки в темно-синем пальто поверх выходного кимоно шла за мужем. Глаза ее говорили: «Что это сегодня случилось с папочкой? »

Выйдя на какую-то улицу, Санкити остановился.

— Послушай, о-Юки, держись бодрее. Чего ты стесняешься? Мне просто неловко за тебя становится.

—

Но ведь мы, я... — покраснела от смущения о-Юки.

Санкити привел о-Юки в европейский ресторан. Они прошли на второй этаж. Там, кроме них, никого не было. Санкити выбрал столик у окна и сел. О-Юки сняла перчатки и положила свои огрубевшие от работы руки на белую скатерть.

— Так вот, значит, что тебе нравится, — сказала о-Юки, оглядывая зал, украшенный вазами с цветами, зеркалами, старинными, писанными маслом картинами. Она подошла к окну, взглянула на крыши домов, потом на улицу.

Официант в белой куртке принес кушанья. Берясь за ложку, Санкити спросил, глядя в глаза о-Юки:

— Скажи, пожалуйста, ты завидуешь кому-нибудь из своих старых подруг? Помнишь, к нам как-то заходила одна в черном крепдешиновом хаори? Она так постарела, что ее трудно узнать, совсем бабушкой стала.

— У нее же так много детей! — заступилась за подругу о-Юки.

— А помнишь, у тебя была еще одна подруга? Она уехала в Америку на заработки. И сказала, что будет посылать деньги мужу. Бывают же такие женщины! Что ты думаешь о таких, как она?

— Я думаю, что она молодец.

Официант принес второе блюдо. Несколько минут они ели молча.

— А как дела у твоей знакомой, что живет в Сиба? — спросил Санкити. — Ты ведь часто к ней ходишь.

— Она только и знает, что жалуется на своего мужа. Скучно, говорит, с ним, совсем он никудышный.

— Одного у женщин не отнимешь — живучие они. Возьми семью Наоки. Из всех стариков жива осталась одна бабушка. Когда я слышу, как иная толстуха говорит, что женщина — слабое создание, мне хочется смеяться.

— И все-таки мы завидуем вам, мужчинам. Ни за что бы я не хотела родиться женщиной второй раз.

За окнами от закатных лучей все как будто покрылось лаком, и окна стали похожи на картины с глубокой перспективой. Закат скоро погас, и улицы погрузились в сумерки. Санкити возвращался домой, шагая подле насытившейся в ресторане «младшей сестры», а на сердце у него было по-прежнему тоскливо.

7

Выйдя из Комагата, Сёта прошел вдоль реки мимо моста Умаябаси, свернул в узкий проулок, который вывел его на улицу Курамаэ, и по широкому бульвару не спеша зашагал к дому Санкити.

Санкити только что вернулся из путешествия. Сёта, не входя в дом, крикнул с порога:

— Не хотите ли, дядя, немного прогуляться?

— Охотно, но ты все-таки зайди

к нам ненадолго.

У Санкити был гость. Из деревни приехал старый Нагура за своей женой, которая встретила в Токио и Новый год.

— Вон кто к нам пожаловал! — приветствовал Сёта старый Нагура.

Годы наложили свой отпечаток на этого живого, энергичного старика. Борода его стала совсем белой.

Сёта и Санкити пили чай. Глядя на загорелое лицо дяди, Сёта сказал:

— Между прочим, мне стало известно, что мой отец тоже в Маньчжурии.

Санкити, начавший было рассказывать о поездке, замолчал.

— Отец, как вы помните, долго жил в Кобэ. Но там, видно, дела у него шли плохо. И он уехал. Рассчитывает, наверное, что ему поможет Минору. К нам вчера пришла тетя о-Кура. О-Сюн ведь живет у мужа, и тетке теперь скучно. Она и ночевать у нас осталась. Так она сказала, что получила письмо от дяди Минору. Он пишет об отце...

То, что Хасимото Тацуо и Коидзуми Минору встретились в далекой Маньчжурии, вызвало особое чувство и у Сёта, и у Санкити. С болезненной остротой переживали они тяжелую судьбу отцов двух больших семей.

Санкити путешествовал около недели. Он и его спутники под шум горных потоков забыли на время житейскую суету. Зато на обратном пути только и было разговоров что о женах и детях.

Сёта рассматривал на привезенных Санкити открытках виды старого портового города, море с белевшим вдали маяком, удивительные наряды женщин,

Санкити весело прищурился:

— А не послать ли нам одну открытку Мукодзима?

Сёта согласился. Написал своей рукой адрес Кокин, а на обратной стороне, возле белого маяка, сделал приписку: «Вы знаете от кого». Санкити рассмешила эта надпись. И он черкнул несколько слов от себя.

— Представляю, какую кислую мину изобразит Тоёсэ, если узнает, — сказал Санкити и опять рассмеялся.

Сёта был мрачен. Он сунул открытку в карман. Дядя и племянник спустились вниз, где сидел старик Нагура, и вышли из дому.

Пройдя по узкой дорожке между складами, они оказались у реки. Санкити часто гулял здесь. Внизу за каменной оградой текла Кандагава²³. В черной воде отражался край февральского солнца и закрывавшие его облака. Странным казалось это тихое, уютное место среди шумного города.

От каменных ступеней пристани в ту и другую сторону тянулась низкая ограда, сложенная из тесно прижатых друг к другу камней. В одном месте в камень была вделана железная цепь. Санкити и Сёта облокотились на парапет. Разговор опять вернулся к Маньчжурии.

— Ты только вообрази себе: два великих человека встретились вдали от родины и пьют сакэ — волнующая картина!

Сухие ивы у края воды довершали пустынный вид этого уголка Токио. Санкити прошел немного вперед под их тонкими, плакучими ветвями, потом вернулся к Сёта.