Сердце Единорога. Стихотворения и поэмы
Шрифт:
В Русь сошла золотая Обида.
В ручке грамота: Воля, Земля,
На груди образок рублёвский.
И, карельскую рожь меля,
Дед учуял ладан московский.
А в хлевушке, где дух вымян,
За удоем кривая Лукерья
Въявь прозрела Индийских стран
Самоцветы, парчу и перья.
О,
Уж Рублёв, в пестрядном балахонце,
Расписал, глубже смертного сна,
У лесной церквушки оконце.
От зари восковой ветерок
Льнет, как воск, к бородам дубленым:
То гадает Сермяжный Восток
О судьбе по малиновым звонам.
323
Я — посвященный от народа,
На мне великая печать,
И на чело свое природа
Мою прияла благодать.
Вот почему на речке ряби,
В ракитах ветер-Алконост
Поет о Мекке и арабе,
Прозревших лик карельских звезд.
Все племена в едином слиты:
Алжир, оранжевый Бомбей
В кисете дедовском зашиты
До золотых, воскресных дней.
Есть в сивке доброе, слоновье
И в елях финиковый шум, —
Как гость в зырянское зимовье
Приходит пестрый Эрзерум.
Китай за чайником мурлычет,
Никого смотрит чугуном...
Не Ярославна рано кычет
На заборале городском, —
То богоносный дух поэта
Над бурной родиной парит,
Она в громовый плащ одета,
Перековав луну на щит.
Левиафан, Молох с Ваалом —
Её враги. Смертелен бой,
Но кроток луч над Валаамом,
Целуясь с ладожской волной.
А там, где снежную Печору
Полою застит небосклон,
В окно к тресковому помору
Стучится дед — пурговый сон.
Пусть кладенечные изломы
Врагов, как молния, разят, —
Есть на Руси живые дрёмы —
Невозмутимый, светлый сад.
Он в вербной слезке, в думе бабьей,
В Богоявленье наяву,
И в дудке ветра об арабе,
Прозревшем
<1918>
324. Медный кит
Объявится Арахлин-град,
Украшенный ясписом и сардисом,
Станет подорожник кипарисом,
И кукуший лен обернется в сад.
Братья, это наша крестьянская красная культура,
Где звукоангелы сопостники людских пабедок и
просонок!
Корноухий кот мудрей, чем Лемура,
И мозг Эдиссона унавозил в веках поросенок.
Бадожок каргопольского бегуна — коромысло весов
вселенной,
10 И бабкино веретено сучит бороду самого Бога.
Кто беременен соломой, — родит сено,
Чтоб не пустовали ясли Мира — Великого Единорога,
Чтобы мерна была жвачка гималайнозубых полушарий
(Она живет в очапе и в ткацком донце).
Много на Руси уездных Татарии
От тоски, что нельзя опохмелиться солнцем,
Что луну не запечь, как палтосу, в тесто,
И Тихий океан не влить в самовар.
Не величайте революцию невестой,
20 Она только сваха, принесшая дар —
В кумачном платочке яичко и свечка
(Газеты пищат, что грядет Пролеткульт).
Изба — Карфаген, арсеналы же — печка,
По зорким печуркам не счесть катапульт.
Спешите, враги — легионов чернильниц,
Горбатых вопросов, поджарых тире,
Развеяться прахом у пахотных крылец,
Где Радужный Всадник и конь в серебре!
Где тропка лапотная — план мирозданья,
30 Зарубки ступеней — укрепы земли,
Там в бухтах сосновых от бурь и скитанья
Укрылись родной красоты корабли.
Вон песни баркас — пламенеющий парус,
Ладья поговорок, расшива былин...
Увы! Оборвался Дивеевский гарус,
Увял Серафима Сарбвского крин.
На дух мироварниц не выйдет Топтыгин,
Не выловит чайка леща на уху...
Я верю вам, братья Есенин, Чапыгин,—
40 Трущобным рассказам и ветру-стиху:
«Инония-град», «Белый скит» — не Почаев,
Они — наши уды, Почаев же — трость.
Вписать в житие Аввакумов, Мамаев,
Чтоб Бог не забыл черносошную кость.