Серебряная тоска
Шрифт:
– Вы, мужчины, ослы. Вы думаете, если женщина не любит вас, значит она непременно любит кого-то другого. А если она просто не любит вас?
Пушкин молчал с минуту. То есть 7-8 секунд.
– Я еду в Михайловское один, - выдавил он треснутым голосом.
– А ты, Наталья Николаевна, оставайся. Твоё признание стоит всех Дантесов.
– Ах, вот как!
– рухнула в кресло лицом.
– Ты думаешь, я хоть на секунду поверила в твоё благородство? На тебе, выкуси! А любовницы твои, все твои бляди - даже приписанные тобою себе - Ризнич,
Она потянулась рукою к Пушкину. Тот, словно опьянённый, кинулся к ней. В последний момент она оттолкнула его и снова зарылась носом в кресло.
– Уходи. К чёрту, к дьяволу, в Михайловское, к Амалии. Пропади ты пропадом.
Наталье Николаевне, совершившей подлость по отношению к мужу, было очень жаль себя. Из-за этого муж стал ей вдвое ненавистней.
– Зачем, зачем я на свет родилась?.. Как я счастлива... Да, пидорас Дантес может сделать женщину счастливой... Потому что он красив, бeлокур, римский профиль, в его синих глазах можно утонуть... Саша, разве я тебя не любила?.. Маленькая московская церквушка... Я думала, что венчаюсь со всей Россией... А надо было с человеком... Прости, Саша... Я виновата... Я не поеду с тобой в Михайловское. Я Дантеса никогда не любила... Он такой красивый... Вызови его на дуэль... Убей его... пусть он убьёт тебя... Если б я могла стреляться вместо тебя... Я б его убила... И он меня... Если б мы могли убить друг друга - я тебя, а ты - меня...
А мы уже убиваем друг друга - тихо, медленно. Но неизбежно. Саша, я не знаю... Я не люблю тебя... Но если тебя убьют - я надену траур, и никогда у меня не будет в жизни ни одного мужчины. Саша, я не поеду с тобою в Михайловское.
У двери раздалось дрезганье звонка - Ермолай, открой, - велела Наталья Николаевна, вставая из кресла и поправляя на себе платье.
– И что за сука метётся сюда ныне?
– поэтически откликнулся на звонок Александр Сергеевич Пушкин.
– Никого не хочу сейчас видеть.
– Ах, Александр, приведите себя в Божеский вид.
Вытащи женщину из гончарной печи и позвони у двери - она в тот же час первым делом попытается привести себя в Божеский вид.
– Александр Христофорович Бенкендорф, - доложил Емельян, неловко шаркая растоптаным сапогом.
– А этому что надо?
– вскинулся Пушкин, скоро направляясь в прихожую.
– Александр, будь учтив!
– Да ну тебя...
– Боже мой, Александр Сергеевич, до чего же я рад вас видеть в добром здравии!
– Емельян, сними с господина Бенкендорфа шинел, - равнодушно велел Александр Сергеевич слуге.
– Дозвольте-с, дозвольте-с, вот уж люди, так уж люди-с, - затараторил Емельян.
– Пшёл вон.
– Александр Сергеевич поправил узелок на галстуке.
– Это я не вам, - ядовито добавил он.
Емельян, приняв тем временем у Бенкендорфа шинель, потащил её на крючок.
– Проходите в комнаты.
Поправив
– Моё почтенье, Наталья Николаевна.
– Он приложился к руке Пушкиной.
– Рада вас видеть, Александр Христофорович. Чаю? Есть варенье из крыжовника...
– Я, в принципе, не надолго, - сказал Бенкендорф.
– Наливки?
– С удовольствием.
– Емельян! Наливки!
– Кстати, Александр Сергеевич, позвольте полюбопытствовать: отчего вы выбрали себе слугу с таким именем? Уж не с намёком ли?
– Да побойтесь Бога, Александр Хрисофорович, я выбирал себе слугу, а не имя.
Кроме того, из него такой же Пугачёв, как из господина Булгарина стихотворец.
– Не можете не ужалить, - рассмеялся Бенкендорф. Как глава тайной полиции он с брезгливостью относился к доносителям, хотя и понимал, что без них работа его теряет всякий смысл.
Емельян подал наливку. Бенкендорф взял рюмочку двумя пальцами, взвесил в руке, покачал и опрокинул единым махом.
– А вы, что же, Александр Сергеевич, отстаёте?
– Не хочется.
– А я, пожалуй, составлю вам компанию, - жемчужно улыбнулась Наталья Николаевна.
Сама налила себе рюмочку и выпила.
– Чудная у вас жена, Александр Сергеевич, - заметил Бенкендорф.
– За такую женщину на какие только безумства не пойдёшь, верно?
– Наталья Николаевна, оставьте нас с господином Бенкендорфом наедине, сухо произнёс Пушкин.
Наталья Николаевна, бросив на Пушкина змеиный взгляд, вышла.
Пушкин повернулся к Бенкендорфу.
– Итак, поговорим.
– Ну, что же вы так прямо с места в карьер. Дипломатичней надо, Александр Сергеевич, дипломатичней.
– Извините. Служу не по тому ведомству.
– Ах, да, я и запяматовал, что вы не дипломат, а камер-юнкер. Дипломатом у нас был господин Жуй-Мухоморов.
– Кто?
– Ну, Грибоедов. Его, кстати, как и вас, Александром Сергеевичем звали.
– И что вы хотите этим сказать?
– спросил после минутной (7-8 секунд) паузы Пушкин.
– Ничего-с. Просто констатирую факт.
– А вот вашему "просто" позвольте не поверить. Вы-то как раз служите по тому ведомству.
Бенкендорф встал очень прямо.
– Александр Сергеевич , - сказал он, - милостивый государь, мне кажется, вы видите во мне врага. А это не так. Я всеми силами стараюсь вам помочь.
– Вы?
– И никто иной. Относись я к вам столь уж скверно, стал ли я противоречить из-за вас государю, рискуя навлечь на себя монаршью немилость? Скорей уж это вы ко мне предвзяты.
– А что у вас там было с царём?
– Уж и не знаю как, но вам удалось рассердить старика. Это уж вообще чёрт знает что. А, впрочем, чего рассказывать - вы ведь уже получили пакет с предписанием о ссылке.
– Ну, получил.
– А ведь это ужасно - уехать... м-мм... в вашей ситуации. Неотмщённым.