Север помнит
Шрифт:
Сам же принц Эйегон не горел желанием наносить визит вежливости.
– Леди Лемора уже заверила моего лорда-дядю, что я именно тот, кем себя называю, - посетовал он. – Что, теперь принц Доран хочет пересчитать мне зубы? У нас будет время поболтать в Водных Садах, когда война закончится. Если Дорн уже встал на мою сторону, нам следует не тратить время зря, а сосредоточиться на западе и Речных землях – и не упускать из виду Север. Нужно окружить лживых Ланнистеров от побережья до побережья.
– Для того, чтобы завоевать трон, недостаточно выигрывать сражения, милорд, - ответил Коннингтон. –
– Две недели – это слишком долго. – Эйегон отвернулся и взъерошил копну серебристо-голубых волос. – Я ждал восемнадцать лет и не хочу задерживаться даже на день дольше, чем это необходимо.
– Поезжайте в Дорн, - сказал Коннингтон тем голосом, каким он когда-то призывал маленького Эйегона к порядку.
Эйегон заметил это, и сердитая тень набежала на его красивое лицо. Джон Коннингтон впервые подумал, что Эйегон не только потомок Эйегона Завоевателя, Эйемона Драконьего Рыцаря и своего отца, серебряного принца, но в его жилах также течет кровь Мейегора Жестокого, Эйериона Пламенного, Эйегона Недостойного и Безумного короля Эйериса. Но он отбросил прочь эту вероломную мысль. Эйегон не был жесток, недостоин или безумен, а вспышка гнева вполне естественна для юноши, особенно если на его плечи возложено великое предназначение. Но в этот раз я не позволю ему перечить мне. Он еще не король.
Это дело так и осталось нерешенным, когда они к следующему вечеру добрались до Плакучей Башни. Сражения не было – сир Франклин Флауэрс и его товарищи прибыли туда первыми, выбили из башни ее защитников и установили там надежную оборону. Они привезли туда пленников, захваченных в небольших крепостях и замках на мысе Гнева, и теперь наслаждались заслуженным отдыхом. Вряд кого-либо из этих пленников можно было назвать значительными персонами, но зато у некоторых могло храниться золотишко, припрятанное где-нибудь в подполе, а поскольку их семьи присягали Баратеонам, необходимо было под корень изничтожить ростки измены. Эти люди одинаково неприязненно относились как к Эйегону, так и к мальчишке-бастарду, сидящему на Железном Троне (особенно учитывая, что Ланнистеры сделали с Робертом), но в отношениях между оленями и драконами было слишком много зла и подлости, чтобы можно было предоставить их самим себе.
– Хорошо обращайтесь с ними, - предостерег Коннингтон, пока они с принцем шли к большому чертогу. – Если вы подвергнете их адским мукам за то, что они хранили верность своему лорду, – особенно учитывая, что пока никто не верит в то, что вы Эйегон Таргариен, шестой носитель своего имени, - все подумают, что Безумный король вернулся. В этом случае следует поучиться у Роберта. Он умел превращать врагов в друзей.
Принц недоверчиво посмотрел на него.
– Учиться у человека, который убил моего отца на Трезубце и украл его корону? У пьяницы, обжоры и распутника, который разорил королевство, который был плохим мужем, плохим отцом и еще худшим королем? Я не стану вымещать зло на простом народе, их дело маленькое. Но эти лорды
С этими словами он резко толкнул двери и вошел внутрь. Коннингтон вздохнул, сжав в кулак каменные пальцы, обтянутые перчаткой; эту руку он совсем не чувствовал, и держать в ней меч было рискованно. Он не участвовал в сражении у Штормового Предела и отговорил Эйегона возглавлять атаку. Это было правильно. Если мальчик погибнет, мы все пропали. И все же он боялся, что Эйегон начнет гневаться на него за то, что он слишком сдерживает его. Юный Гриф с каждым днем все больше отдалялся от него.
Внутри бедного, продуваемого насквозь чертога Франклин Флауэрс выстроил пленников перед принцем. Ничем не примечательные люди – несколько дряхлых стариков, истощенный воин и полная женщина с двумя мальчиками, цепляющимися за ее юбки. Их не имело смысла запугивать, но нельзя дать им уйти, иначе они станут распускать слухи.
Когда Джон Коннингтон подошел к пленникам, Флауэрс что-то тихо говорил Эйегону, показывая на полную женщину и ее сыновей. Он явно рассказывал что-то интересное: принц внимательно слушал, прищурившись. Он резко повернулся и обратился к женщине:
– Как ваше имя?
На мгновение та заколебалась, словно не хотела отвечать. Но мальчики еще крепче вцепились в ее юбки, и она, по-видимому, вспомнила, что должна защищать их.
– Мария, милорд.
– Мария, а дальше? – спросил принц.
– Мария, дочь плотника. У меня нет другого имени.
– Это ложь, - сказал Флауэрс. Он предъявил клочок серой ткани с гербом – черный корабль, на парусах которого изображен лук. – Вот, взгляните, ваше величество. Никогда и не подумаешь, что она – хозяйка замка, но важно не это. Спросите, как зовут ее сыновей.
– Как зовут ваших сыновей, миледи? – спросил Эйегон с преувеличенной вежливостью.
Женщина колебалась.
– Я скажу вам, как их зовут. – Флауэрс явно наслаждался разоблачением. – Стеффон и Станнис. Ваше величество, конечно, помнит, в чью честь их назвали. А этот флаг… - Он вручил его Эйегону. – На нем знак дома Сивортов.
– Дом Сивортов? – Принц нахмурился. – Никогда о таком не слышал.
– Неудивительно, м’лорд. Этот дом был основан в конце войны Узурпатора, когда Давос-контрабандист прорвал морские кордоны Редвина и Тирелла вокруг Штормового Предела и доставил провизию голодающему гарнизону. Гарнизону Баратеона. А лорд Пакстер и лорд Мейс осаждали замок на стороне вашей семьи.
Эйегон пристально посмотрел на него.
– Вот оно что. – Он поднял голубые глаза на леди Марию. – Вы отрицаете это?
– Нет, милорд.
– Но это еще не все, - продолжал Флауэрс. – Ее муж теперь десница лорда Станниса. Станниса Баратеона, брата Узурпатора. Заклятого врага вашего величества.
– Я… понимаю. – Эйегон понизил голос. – Но если это так…
– Мой муж мертв, - перебила его леди Мария. – Лорд Виман Мандерли выставил его голову и руки на воротах Белой Гавани. От меня вам никакого толка, милорды, и угрозы никакой. Позвольте мне вернуться домой с миром, дайте мне вырастить моих мальчиков хорошими людьми, и вы обо мне больше не услышите.