Северные архивы. Роман. С фр.
Шрифт:
потерянным. Открытка осталась без ответа. Я
больше не встречалась с Мишелем Ж о з е ф о м , и
всякое общение между нами прекратилось, если
не считать геральдического извещения, получен
ного мною четверть века спустя и упомянутого
выше.
Незадолго до этой маленькой катастрофы я
увиделась с ним, не зная, что это наша послед
няя встреча. Во время визита в Брюссель к ма
чехе я заехала к нему, чтобы подписать
кое-какие
на Южный вокзал, я возвращалась в Париж, а
оттуда в Вену. Был жаркий и влажный летний
вечер, с проливными грозовыми дождями. Улицы
Брюсселя, как всегда, напоминали стройку: там
что-то ломали, сносили, перестраивали. Из-за
объездов по грязи и заграждений мы опаздыва
ли. На вокзал мы приехали тогда, когда мой по
езд был у ж е далеко, следующий отправлялся
только через час. Сидя рядом, ожидая передыш
ки в бушующем ливне, чтобы выйти из машины,
запертые в коробке из металла и стекла, по ко
торой потоками стекала вода, мы разговаривали,
словно двое незнакомцев в каком-нибудь баре.
Он завидовал моей свободе, кстати, преувеличи
вая ее. Ж и з н ь быстро создает новые связи вза
мен тех, от которых мы, казалось, избавились.
Что бы мы ни делали, куда бы ни шли, вокруг
нас нашими заботами воздвигаются стены —
319
сначала приют, потом тюрьма. Но и для меня в
ту пору эти истины не были ясны. Человек, по
желавший стать противоположностью своего от
ца, чувствовал, что у него вдруг не оказалось
больше выбора. «Что ты хочешь? Мы сами со
здаем себе окружение, нельзя же передушить
их всех». Мы согласились, что подобные методы
годились бы разве что для султана Мурада *. Но
я впервые почувствовала в этом человеке инс
тинктивное стремление к свободе, не столь уж
отличное от моего, подобно тому, как его
страсть к генеалогии уравновешивала мой инте
рес к истории. Мы были похожи не только фор
мой надбровных дуг и цветом глаз.
* * *
Вернемся в настоящее, то есть в 1 8 8 6 год, на
вестим еще раз Мишеля Шарля. Мой дед провел
на Мон-Нуар осень 1 8 8 5 года, свою последнюю
осень. Кончилось время долгих прогулок. Он раз
влекается тем, что переписывает в тетрадь в кра
сивом переплете собственные письма из Италии
сорокалетней давности, оригиналы их он разо
рвал, вероятно кое-что подправив и приукрасив.
Он составил также краткое описание своей жиз
ни, предназначенное детям, где
ренная откровенность. События там описаны
человеком доброжелательным, решившим все ви
деть в розовом свете. Он хвалит Ноэми за ум и
даже за обходительность и светскость. Его дочь
Мари, заменившая сестру, умершую теперь почти
320
у ж е двадцать лет назад, стала, как он и надеялся,
утешением его старости, добрым ангелом. Он не
сомневается, что дебют девушки этой зимой в
лилльском свете будет отмечен самым большим
успехом. Фотография Мари, сделанная в том же
году, подтверждает правоту очарованного отца:
хорошенькая девушка в атласном платье, серьез
ная, с искорками веселья в светлых глазах, обво
рожительна. Что касается ее брата Мишеля, то
это, как уверяет отец, «горячая голова и золотое
сердце». Ничего не сказано ни о двух дезертирст-
вах и семи годах, проведенных в Англии, ни о пе
чали, которую при этом должен был испытывать
отец экспатрианта, но союз с Бертой упомянут.
«Он обожал ее, и она платила ему тем ж е . Они
подарили нам толстого мальчугана». Мишель
Шарль, разумеется, был лишен радости часто ви
деть столь желанного новорожденного: Турне был
слишком далеко от больного, а запрет по-прежне
му тяготел над визитами Мишеля во Францию.
Действительно ли дед верил, что молодая пара пе
реживает медовый месяц, который продлится всю
жизнь? Возможно: в этом рассудительном челове
ке было немало наивного. Неизвестно, знал ли он
у ж е о приговоре медиков: язва, старая болезнь, к
которой он привык, сменилась раком желудка, в
то время неоперабельным, — дни его были сочте
ны. Но есть приговоры безмолвные, которые наше
тело выносит самому себе, и что-то фиксирует их
в нас. Мне представляется, что, покидая Мон-Ну-
ар, чьи леса так красивы в эти времена — разоре
ние их началось в годы войны, а в наши дни было
321
21-1868
продолжено строительными компаниями, — Ми
шель Шарль бросил на деревья взгляд человека,
вложившего в эти зеленые создания частицу сво
его бессмертия. Я сомневаюсь, чтобы подобная
мысль посетила деда сознательно, в еще меньшей
степени он мог бы ее выразить. Между тем в та
ком виде она витает из века в век, из тысячелетия
в тысячелетие в сознании всех тех, кто любит