Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком
Шрифт:
Тут, дорогой читатель, предлагаю тебе пополнить твои и без того широкие познания. Знай, что нет ничего хуже езды на этих зловредных мулах, к тому же без седла, удил и стремян. Болваны погонщики заменили удила веревками, привязанными к железным цепочкам. Всадник держит в руке цепочку, и в случае, если мул припустится вскачь, рука быстро слабеет и не может его удержать. А обычно вслед за одним пускаются вскачь все остальные мулы. Вслед за фарйаковым поскакал и мул Ветки. Ветка сполз с его спины, нога его запуталась в веревке, а голова свесилась до земли. И никто не мог остановить мула. Для госпожи это зрелище было непереносимо: ее глаза чуть не вылезли из орбит, сердце рвалось из груди, впервые в жизни ей вдруг захотелось стать мужчиной и броситься на помощь другому. Но Господь смилостивился, мул остановился, и Ветка выпрямился на его спине. Они тронулись дальше и доехали до Баальбека. Ал-Фарйак был еле жив — он слез с мула и лег в тени, под деревом. Легкий ветерок усыпил его, но, и поспав, он чувствовал себя разбитым. В Дамаск приехал совершенно больной, снял комнату
Но до его отъезда из этого славного города я должен заставить его рассказать о достоинствах местных женщин, поскольку ничего другого он делать не умеет. Говорить о природе, климате, растительности, числе жителей и политике не его дело.
Говорил ал-Фарйак: «Я приехал в Дамаск, страдая от лихорадки, которая преследовала меня с Баальбека, а едва выздоровев, покинул город. Поэтому описать дамасских женщин могу лишь бегло. Но если вы настаиваете, то извольте: По приезде я остановился в караван-сарае под названием «Хан Фарис». Хозяин дал мне в услужение старуху. По ее манере говорить, смешивая ласковые выражения с крепкими словечками, я понял, что старухи играют важную роль в женских делах. Они входят в дома под видом торговок женской одеждой, а выходят, добившись от женщины согласия раздеться. Они самое верное и простое средство общения между любовниками. На первый взгляд мне показалось, что женщины-мусульманки красивее христианок, как и мужчины-мусульмане красивее христиан и красноречивее их — так обстоит дело во всех мусульманских странах. У большинства женщин кожа белая с розовым оттенком. Они высоки ростом и стройны, однако белое покрывало, которое они накидывают, выходя из дома, смотрится на них не так красиво, как покрывало жительниц Каира. У тех и у других покрывало скрывает достоинства фигуры, и возможно, они носят его специально, чтобы не вводить мужчин в искушение. За это им спасибо. Но что тогда означают бросаемые ими взгляды, эти повороты головы, покачивания бедрами? Не требуется заглядывать под покрывало, чтобы догадаться, что под ним скрывается. Разве может облако спрятать солнце? Оно лишь позволяет на него смотреть! А дома жительницы Дамаска носят самые прелестные и соблазнительные наряды. Когда я первый раз вышел из своей комнаты в караван-сарае после лихорадки и познакомился с посетительницами-христианками, они показались мне очень женственными, приятными в разговоре и разумными. Думаю даже, именно им я обязан своим выздоровлением. Если бы я не опасался прослыть скупцом, обходясь без докторов, и не боялся того, что меня может постичь участь моего отца, умершего в Дамаске, я не стал бы прибегать к услугам медицины. А наблюдая украдкой за этими женщинами, я замечал, как грудь их вздымается и опускается в такт их дыханию. Видел я также и некоторых знатных мусульман, посещавших хозяина караван-сарая и ведших с ним долгие беседы. Они были важными и степенными. Не знаю, что побудило митрополита Германуса Фархата сказать в своем диване следующее:
Я по характеру мягкий халебец,
У тебя же грубый нрав жителя Джиллика{275}.
Этот глупец назвал также халебца франтом, а дамаскинца — нищим, хотя жители Дамаска тоньше, умнее, красноречивее, щедрее, великодушнее и благороднее жителей Халеба. Это подтверждается тем, что Пророк почтил его своим посещением, в нем жили некоторые сподвижники Мухаммада, он стал и остается преддверием Ка‘бы, местом сбора паломников. Христиане живут в нем в удобных, просторных домах, в отличие от христиан в Халебе, имеющих право жить только вне города и входить в него лишь для купли и продажи. Господь уберег Дамаск от землетрясений, которые столь часты в Халебе, а также от этих жутких нарывов, причиняемых тамошней водой и часто обезображивающих лица заболевших ими. Хотел ли митрополит сказать, что именно христиане Халеба более воспитаны? И справедливо ли унижать людей ради рифмы и игры словами? Ведь говорят, например, католикос-задери нос, митрополит-грязью умыт, священник-мошенник, монах-вертопрах, рыночник-берет на крик, коробейник-бродяжить привык. Что же касается языка, то жизнью клянусь, ломаный язык халебцев не идет ни в какое сравнение с правильным языком дамаскинцев. Халеб находится рядом с турецкой границей, и в язык его жителей проникло много турецких выражений, а говоря по-арабски, они запинаются.
Из Дамаска ал-Фарйак и его начальник поехали в Бейрут, а оттуда — в Яффу. Тут английский вице-консул (не хавага Ас‘ад ал-Хайат, человек блестящего ума) пригласил их и капитана судна к себе выпить сладкой воды, известной как шербет — под этим названием она стала известна благодаря франкским сочинителям, использовавшим ее в своих книгах, но не в домах. Каждому из гостей был подан стакан соответственно размерам его тела. Опорожнив их, гости отплыли в Александрию, а из нее на остров, где были помещены в карантин. Ал-Фарйак послал сообщение жене о своем прибытии и пригласил
16
ЗАПАХ
Это запах нашего мира. Он исходит и от ползающих, и от летающих, и от плавающих в морях. Поэтому я поставил его в заголовок. Ты ощущаешь его?
17
ПОДСТРЕКАНИЕ К РАЗДЕВАНИЮ
Выйдя из карантина, ал-Фарйак вновь занялся толкованием снов и лечением дурного дыхания. Как-то начальнику толковальни сообщили об одном персе, бывшем мусульманине, перешедшем в христианство, которого персидские знатоки считали выдающимся поэтом. Начальник вместе с ал-Фарйаком пошли в карантин, чтобы поприветствовать его, и увидели перед собой тщедушного человечка с большим животом, длинными усами и бородой. После карантина он поселился в толковальне, и начальник первым делом предложил ему сбрить бороду. Привел цирюльника, и тот быстро управился с бородой, но когда потянулся бритвой к усам, поэт закрыл их обеими руками. Начальник пытался уговорить его и даже принес книгу, в которой доказывалась необходимость сбривания усов. Они долго спорили, обсуждая этот вопрос, и сошлись в конце концов на том, что поэт сбреет половину усов и сохранит другую.
В один из злополучных дней ал-Фарйак, придя в толковальню, нашел там своего начальника бродящим по дому абсолютно голым. Начальник призывал других последовать его примеру, говоря, что одежда нужна лишь для того, чтобы прикрывать срамные места. А у человека чистого и безгреховного никаких срамных мест нет. Адам, когда он жил в раю в чистоте и невинности, не нуждался в одежде. Когда начальник предложил раздеться своей жене, она ответила ему, что женщины непогрешимы только ночью, а днем обязаны носить одежду. Перс, увидев эту картину, спросил ал-Фарйака, что случилось с их начальником, почему он сменил свое черное платье на этот красный наряд. Тот ответил, что их начальник солдат армии торговцев вразнос, а они носят здесь красную форму. Начальник и перс начали пререкаться, все более возбуждались и спорить все яростней. Жена начальника испугалась, что дело может дойти до драки, и обратилась к ал-Фарйаку с просьбой забрать перса к себе.
В это время к ней из Сирии приехал Ветка, надеявшийся сорвать созревший плод и хорошо поживиться. Она поселила его у себя и постаралась сделать так, чтобы супруг ее как можно меньше им докучал, даже если бы это привело к его полному помешательству и к разрыву с семьей. Ветка жил припеваючи и в полном довольстве. Она только и думала, чем бы ему угодить. А муж ее продолжал проповедовать наготу как жизненный принцип очистившихся от греха, невинных.
Перс продолжал жить у ал-Фарйака, которого устраивали его уродливость, слабость и неразговорчивость. Но однажды вечером, когда перс увидел пришедших в гости к жене ал-Фарйака красивых женщин, язык его развязался, и он признался, что принял христианство не потому, что увидел в нем истинный путь, а под давлением пустого желудка. Ночью же в нем пробудились грешные желания, он встал с постели и направился в комнату ал-Фарйакиййи. Муж заметил его крадущимся и связал веревкой. Бедняга был не в силах сопротивляться. На следующий день ал-Фарйак расспросил жену о случившемся, и она сказала, что этот перс, видимо, помешался от своей холостой жизни, как и многие другие мужчины. «Разве ты не заметил, — спросила она, — как вчера, увидев у нас молодых женщин, он оживился и разговорился?» Ал-Фарйак возразил: «Но ведь наш друг торговец помешался, будучи женатым!» На что она ответила: «У этого ум давно повредился из-за снов. А когда он женился, то не использовал в полной мере права мужа, и ими воспользовался другой».
— Откуда ты это знаешь?
— Женатый мужчина не должен быть любопытным и совать нос не в свои дела.
— Это нарушает права человека.
— Это ничего не нарушает, я же не запрещаю вам работать, просто советую не болтать глупостей и не увлекаться снами. Излишняя ученость, приводящая к нарушению обычаев, вредит человеку больше, чем неукоснительное соблюдение глупых обычаев. Если бы это зависело от меня, я бы доверила лечение всех помешанных женщинам: женщины бы за ними ухаживали и исцеляли их.
— Значит, все доверить женщинам?
— Да, все зависит от женщин.
— Тогда посоветуй мне, что делать с этим помешанным.
— Верни его начальнику толковальни, я больше не могу его терпеть. Я боюсь, что если забеременею, сын родится похожим на него.
— Какая тут может быть связь?
— Рождаются ли красивые дети от некрасивых родителей? Разве не важно, что видят перед собой глаза беременной женщины?
— Слова твои граничат с богохульством. Ты утверждаешь, что женщина участвует в создании человека. Если бы это было так, то все дети были бы похожи на своих отцов или все были красавцами.
— На обвинение в богохульстве отвечу, что Всевышний, Причина всех Причин, действительно наградил женщину таким свойством в том смысле, что великая сила воображения, вложенная в нее Создателем, влияет на качества ребенка. А поскольку женщина всегда желает, чтобы ее сын не был похож на его отца, то похожим на отца бывает чаще всего первенец.
— Да умножит Господь число подобных тебе! Ты говоришь так, словно, учителем твоим был ал-Аш‘ари{276}.
— Да уж не бритый и не шелудивый.
— Ну, хватит о помешанных, а то ты доведешь меня своими разговорами до сумасшествия.