Шах и мат
Шрифт:
«Ты же здесь не из-за меня?
Приди в себя, Мэл. Конечно, он здесь не потому, что одержим идеей сыграть с тобой в шахматы. Он хочет потусить с друзьями. Может, вообще солгал и на самом деле заинтересован в Тану. Или в Эмиле. Или в обоих. Это не мое дело. Кому вообще какая разница…»
– Да, – отвечает Нолан.
Мой внутренний монолог обрывается.
– Что?
– То, что ты подумала, – его дурацкий глубокий голос. Аргх. – Я здесь именно поэтому.
– Ты не знаешь, о чем я думаю.
Нолан улыбается:
–
– Нет, правда. Ты понятия не имеешь.
– Ладно.
– Прекрати соглашаться со мной. Прекрати притворяться, что можешь читать мои мысли и…
Стюардесса с тележкой останавливается около нас и спрашивает, не хотим ли мы чего-нибудь выпить. Мы ничего не отвечаем: Нолан просто пялится перед собой, а я с угрюмым видом сжимаю свой напиток и думаю, что нет.
Он просто не может знать.
Глава 13
Между Олимпиадой и обычным турниром есть два главных отличия: нас проверяют на допинг (ага, надо пописать в баночку) и это командные соревнования. Партии, конечно, индивидуальные, но очки суммируются. Как самый сильный игрок, Нолан получает первую доску. Меня вдруг выбирают второй, хотя опыта у меня меньше всех. (Я много раз спрашиваю Эмиля, точно ли это хорошая идея. Он смотрит на меня широко раскрытыми глазами и обиженно произносит: «Ладно тебе, Гринлиф».)
Понимание, что возможная победа будет общей, вызывает совсем другие ощущения; неважно, насколько временный и абстрактный наш союз. Мне нравится, что Эмиль отбивает мне «пять», когда я обыгрываю эстонского шахматиста, или что Тану целует меня в лоб, когда мне удается избежать ничьей с сингапурцем. Я даже перестаю заморачиваться из-за того, как долго и внимательно смотрит на меня Нолан. Он всегда быстро расправляется со своими соперниками, находит выпить что-нибудь теплое, ставит стаканы рядом с моей доской и остается чуть поодаль моего оппонента до конца игры. Его темный и жадный взгляд перемещается с доски на меня и обратно, и я не совсем понимаю, что это значит.
Нолан не радуется моим победам и не говорит, что я молодец. Он лишь кивает один-единственный раз, будто в каждой моей победе нет ничего удивительного, а его вера в меня такая же непоколебимая, как огромный валун. Словно в моей удачной игре не больше удивительного, чем в солнце, которое вовремя заходит за горизонт.
Подобное давление, по идее, должно быть невыносимым. Но мне приятно, что игрок такого высокого уровня настолько во мне уверен, и это раздражает куда сильнее. Именно поэтому я делаю то, что умею лучше всего: стараюсь об этом не думать.
Это не так уж сложно. Торонто – прекрасный город, и на турнире веселая атмосфера: всюду рюкзаки,
– Только не будь слишком самоуверенной. До этого нам очень везло, – говорит мне Эмиль, когда мы возвращаемся в отель в конце первого дня.
Нолан несет Тану на спине, потому что она потребовала: «Прокати меня, Нолан!»
– Мы еще не столкнулись с самыми сильными командами, – добавляет Эмиль.
– Это какие?
– Китай, Индия, Россия. Ну, и еще штук двенадцать.
– Кстати, кто сейчас чемпион?
– Германия. Но Кох уже в Москве, так что в этом году у них нет особенного преимущества.
– Вот почему на Северо-Американском континенте теперь легче дышится, – бормочет Нолан.
– Твой менеджер до сих пор злится, что ты решил сюда поехать? – спрашивает Эмиль.
– Понятия не имею, я перестал отвечать на ее звонки, – Нолан пожимает плечами.
Тану хихикает и спрашивает:
– Помнишь, много лет назад ты толкнул Коха и затем врезал ему, а он начал звать маму?
– Одно из моих самых драгоценных воспоминаний.
– Слезы. Паника. На сто процентов стоит того штрафа, который ФИДЕ тебе потом влепила.
– Затем ты вообще его ударил? – спрашиваю я, хотя на ум приходит миллион причин.
– Уже не помню, – слишком беззаботно бормочет Нолан.
– Он болтал о твоем отце, – говорит Тану. – Как обычно.
– А, да, – челюсть Нолана напрягается. – Придурку нравится чесать языком о вещах, в которых он ничего не смыслит.
Мы останавливаемся в хостеле: четыре отдельные спальни с общей гостиной и ванной. Прошлой ночью я задавалась вопросом, что Нолан, мистер «пятьдесят тысяч долларов – ничто для меня», думал об этих хоромах. Но если его что-то и не устраивало, то он ничего не сказал. Прошлым вечером я рано пошла спать и еще долго слушала, как остальные о чем-то болтали – голоса мягкие, почти интимные, – чувствуя, что немного завидую. Я написала Истон («Как жизнь? Выблевываешь внутренности в унитаз?») и начала листать ее страничку в тиктоке в ожидании ответа, который так и не пришел.
Она занята. Все в порядке.
После первого дня соревнований от усталости я вырубилась на диване, не дождавшись ужина и не позвонив домой. Это был сон без сновидений, в каком-то смысле счастливый сон. По ощущениям – как будто слоны и ладьи мягко скользили по огромной шахматной доске.
Проснулась я в своей кровати, укрытая одеялом и все еще во вчерашней одежде. Кто-то снял с меня обувь, поставил телефон на зарядку и принес на прикроватный столик стакан воды. Кто-то обо мне позаботился.