Шапка Мономаха. Часть II
Шрифт:
— Мало, – буркнул Овчинников, – и десяти тысяч не будет.
— Больше я не могу отдать, иначе совсем кисло нам будет, – вздохнул я. – Надо инородцев поднимать. К Нуралы-хану гонцов срочно вышлем. Указ напишу. Пусть весь его жуз поднимается. Ему зачтется то, как он этот приказ исполнит. Если будет волынить, казню без жалости. Постарается – награжу по-царски. К калмыкам астраханским тоже гонца. Пусть присоединяются к Нуралы-хану и вместе переправляются через Волгу у Царицына и идут оттуда на север, на перехват набегу. Тысяч десять они обязаны
— Больше, – неожиданно вмешался Суворов. – В начале турецкой кампании калмыки семнадцать тысяч выставили.
Видимо, зацепило генерала наше обсуждение. Вот он и вставил слово, ибо не мог не понять: и я, и Долгорукий играли схожим образом, но с разным результатом. Мы оба пытались раздергать силы противника перед предстоящей схваткой. Вот только в моем случае итогом станет защита русского человека, а у Долгорукого – боль и страдания населения на границе степей.
Я со значением взглянул на Суворова. Ну же, генерал! Давай! Напросись в отряд против ногаев!
Не знаю, понял Суворов или нет мой мысленный призыв, но он промолчал и отвел взгляд.
Я вздохнул. Если бы генерал согласился поучаствовать в отражении набега под строгим надзором моих людей, могли бы усилить войско силами гарнизонов еще не сдавшихся мне крепостей. С поддержкой пехоты вышло бы веселее с отражением набега.
Ну, на нет – и суда нет. Двигаемся дальше.
— Забываете, Александр Васильевич, – нейтральным тоном ответил я на его поправку насчет калмыков, – что в семьдесят первом году большая часть их улусов с Волги в Джунгарию откочевала, после того как они лишились решением Петербурга статуса ханства. Под руку Китая. Так что прежних контингентов можно уже не ждать. Дай бог, чтоб половину.
Суворов удивленно посмотрел на меня. Видимо, таких деталей он не знал, пока воевал в Польше и Османской империи.
— Итак. Насколько я понимаю тактику набегов, ногаи сначала будут двигаться единым большим отрядом, а потом в дальней точке похода рассыплются на мелкие и начнут сгребать в полон всех, кого поймают, двигаясь назад загонной сетью. В этот момент их боеспособность падает. Так что есть хорошие шансы всю эту орду на ноль помножить.
Все уставились на меня с недоумением, только Новиков усмехнулся и чиркнул что-то в блокноте.
— Э… – я оглядел моих полководцев, резко осознав, что выдал фразеологизм из будущего. – Ну, в математике есть правило. При умножении любого числа на ноль получишь ноль. Так что ногаев надо постараться вырезать подчистую. А потом пусть калмыки и казахи идут за Кубань и грабят ногайские и татарские кочевья. Если после этого там никого в живых не останется, я переживать не буду. Геноцид – вот, что их ждет от русского оружия. Привыкайте к этому слову.
— Геноцид? – переспросил Новиков. – Греческое «genos» – «род», «племя» – и латинское «caedo» – «убивать». “Убиение всего племени”. Так?
Я кивнул.
— Только так и не иначе. Сколько столетий эти степняки и горцы – крымчаки, ногаи, черкесы – терзали нас, уводя в полон
Суворов удивленно на меня посмотрел.
— Вы так рассуждаете, будто вся Россия уже у вас в кармане.
— Нет, но скоро будет. Каковы, по-вашему, шансы?
Александр Васильевич хмыкнул и потер гладко бритый подбородок. “Народные” генералы напряженного смотрели на него. Авторитет!
— Ну, если циферками мерять, то у вас все неплохо. Но не циферки на войне всему голова, – уклонился от ответа полководец.
Я не стал настаивать. Но и не удержался от последней попытки, хотя заранее мог предсказать результат.
— Александр Васильевич, может, все-таки одумаетесь. Ваш воинский талант нужен России. А Россию теперь представляю я, а не Екатерина. Она осуждена церковным судом! К чему упорствовать?
Суворов поморщился.
— Во-первых, я присягал. И от присяги меня никто не освобождал. Во-вторых, я даже в мыслях не имею вести войска против моих сотоварищей.
— Скоро смута закончится. Ваши товарищи или присягнут, или покинут страну…
— Вы сначала победите! – отрезал военачальник и нахохлился.
— Тогда я вас больше не задерживаю, господин генерал-поручик.
Дождавшись, когда сердитый офицер вышел к своему конвою, я продолжил совет. Пришел черед Новикову.
— Николай Иванович, я недаром вас на это совещание позвал. Печатное слово – это четвертый род войск после пехоты, кавалерии и артиллерии. А возможно, и первый среди них. В ваших силах победить армию Румянцева еще до сражения. Так приложите все свои силы для этого. Я хочу, чтобы на пути наступления противника в каждом доме, даже в самой нищей деревне, в каждой церкви и даже на каждом заборе были ваши тексты. Наступающая армия должна на каждом шагу накалываться, как конница на “чеснок”, на листовки и афиши вашего ведомства. На нашей стороне правда, а она самое неотразимое оружие, используйте ее. Но если понадобится врать и очернять, не колебайтесь ни секунды. Мы все очень надеемся на вас, – закончил я с пафосом.
Новиков вскочил и воскликнул:
— Государь, все возможное я и мои люди уже делаем, но клянусь, мы постараемся себя превозмочь.
— Покинувший нас Александр Васильевич навел меня на одну интересную мысль. Нам потребно в войсках вводить должность комиссара. Не путать с кригс-комиссариатом, который занимается денежным и вещевым довольствием. Наш военный комиссар будет заниматься солдатскими душами и одновременно присматривать за офицерами из бывших.
— Офицерами из бывших? – повторил за мной Подуров, и все захохотали. – Эко, ты, государь, завернул!