Шелковый дар

Лемад Ника

— А с мавками что?

До них Карин добраться не успел, потратив почти все время на волка и на Данко. И на уборку. Хозяйка, казалось, не слишком обеспокоилась.

— Они живучие. Как и русалки. Завтра займешься, не страшно.

После ужина лекаря повели обратно в пристройку, где по дороге его вывернуло наизнанку всей съеденной пищей, просто не поместившейся в желудке. Кое-как отдышавшись, под брезгливыми взглядами своих сторожей, Карин почти дополз до двери и затащил себя внутрь. Чувство было такое, словно его на самом деле отравили.

В комнате

было все так же холодно, но так было даже лучше. Умывшись ледяной водой, оставленной в кувшине, Карин забрался на кровать и моментально уснул, измученный до предела.

Утром не смог встать на ноги. Завернувшись с головой в шкуру, он трясся, стуча зубами и сжимаясь в комок. О том, чтобы встать с кровати, не шло и речи — тело напоминало кисель, сложно было даже обхватить свои колени руками.

Старуха, принесшая еду, после нескольких попыток сдернуть с него мех просунула руку внутрь и попятилась назад:

— Помер, что ли? Окоченел весь…

Карин что-то промычал и укутался сильнее. Старуха вытаращила глаза, потом быстро махнула прислужникам:

— В воду его горячую опускайте! Согреть надо!

Вдвоем мужики смогли отобрать покрывало у трясущегося лекаря, подхватили его за руки и за ноги.

— Раздевать или так?

Кинули в корыто прям в одежде, еще и кипятка подлили. Старуха, велев стеречь, чтобы не утонул, побежала за сухой одеждой, заодно рассказать госпоже, что лекарь ее свалился с ног, не успев появиться в доме.

Долго мок Карин в воде, которую периодически подогревали. Солнце уж взошло, когда он перестал трястись и смог расслабить сведенные мышцы. Его крайне странный недуг, донимавший по утрам в селе, опять вернулся.

— Жив? — грубовато спросила старуха, закинув наверх перегородки сухую одежду.

— Жив, — откликнулся Карин, откинув голову на широкий деревянный бортик. — Спасибо, тетка.

— Собирайся тогда быстрее, хозяйка очень недовольна была.

Стоило согреться, как слабость словно рукой сняло. Наскоро поев, он уже почти бежал к арке, скрывающей вход в подземелье.

Узница из ближайшей клетки встретила его почти радостной улыбкой, и, судя по ее оживлению, сегодня чувствовала себя явно лучше вчерашнего. Карин кивнул ей в ответ, но более всех его тревожил Данко. К нему он и направился в первую очередь.

Молодой мужчина уже сидел, кутаясь в принесенное одеяло. Быстрый осмотр показал, что ни жара, ни иных ухудшений за ночь не случилось. Карин не смог скрыть облегченной улыбки и потрепал друга по грязным спутанным волосам, на что тот легко хмыкнул.

— Где ты был все это время? — напряженно спросил он.

— В селе в лесу жил, — просто ответил Карин. — Дядька отвез туда, сказал, что чем дальше от рек, тем лучше для меня.

Данко кивнул сам себе — понятно, почему они не смогли отыскать Карина, ведь держались ближе к воде.

— Почему ты не возвращался? — хрипло, с упреком произнес, дернув щекой. — Хоть бы дал знать, что живой, мы же испереживались все! Твой отец…

Карин вздохнул, глядя за спину Данко, в сырую стену.

Потом встретился с серыми глазами, в которых стоял вопрос и укор.

— Сначала я ничего не помнил, — начал он рассказывать. Его друг нахмурился, укор на его лице быстро сменился тревогой. — Память вовсе отшибло, как чистый лист стала. Со временем начали появляться крохи — то увидел себя на скале, то в гроте. Вспомнил отца, теперь вот — тебя. Но этого мало, я до сих пор не пойму, куда мне надо идти и что искать. Данко… — Данко неотрывно глядел на него. Карин склонился, почти прошептал на ухо, боясь, что могут подслушать: — Кто я? Где моя семья?

Это объясняло все: и молчание друга, и его столь длительное отсутствие. Смятение пополам с ожиданием, которые читались в каждом жесте, слове, убеждали Данко, что Карин не лжет, он на самом деле ничего не помнил. Поэтому так же тихо Данко вкратце поведал, что живут они в недрах гор, ушли от равнинных жителей. И что они мало чем отличаются от остальных людей, разве что некоторыми умениями, которые смогли сохранить благодаря закрытости своей жизни.

— Но я… — начал Карин.

— Ты — другое дело, — прервал его Данко, чуть оглядываясь. — У тебя с рождения было другое назначение, ты уже родился великим врачевателем. Отец мой говорил, что ты в малом детстве лечил зверей и птиц без трав и заговоров. Твой отец все думал отправить тебя в обучение, но как-то не складывалось. Иногда думаю, что он нарочно затягивал время, не хотел отпускать. Вот и дотянул, пока ты в долину не улетел.

— Все же я — человек? Ведь не бес, не демон? — невольно вырвалось у Карина.

— Человек, — пробурчал Данко и на миг словно забыл, что они в клетке, что к ноге его приделана цепь и еще вчера он захлебывался криком, когда в нем пытались обнаружить несуществующие силы. Легко дотронулся до щеки друга и улыбнулся, наконец, уверившись: — Жив все же. Жив… Слава богам! Вот дядька Сивер обрадуется-то!

— Отец здесь? — быстро спросил Карин. Данко быстро закивал:

— В городе он остался, и теперь вряд ли уйдет. Если бы только сообщить ему, где мы — он поможет, ведь скала здесь, — для убедительности просунул руку сквозь прутья и стукнул по камню. Карин не понял, тогда Данко пояснил: — Он может говорить с камнями, путь они ему открывают в любое место, куда попросит.

Карин напряг память, но только кольнуло в висок. Этого он не помнил, да и показалось ему выдумкой, чтобы сквозь камни мог человек ходить, не бестелесный же он. Даже ведьме такое не под силу.

Тяжелая дверь отворилась, впуская прислужника, и Карин подхватил миску с отваром и ткань, которой протирал раны Данко, вышел из его клетки, сообразив, что уже довольно долго сидит на одном месте, и что другие узники внимательно прислушиваются к их разговору.

Войдя в клетку одной из русалок, тюремщик отхватил ножом прядь длинных волос и так же молча ушел. Пленница опустила глаза, дотрагиваясь до короткого ежика, оставшегося у виска. Одна из лежащих мавок зашевелилась, протяжно вскрикнула.