Школа в Кармартене
Шрифт:
– Основы социальной адаптации и безопасности жизнедеятельности, – сухо подсказал Змейк.
– Да, да, спасибо, коллега. Вы представляете себе, как я ужаснулся, когда мне сообщили, что я веду этот предмет? Они долго уверяли, что это моя специальность, но, к чести своей должен сказать, тут я был тверд, как скала.
– Короче, вы провалили дело, Морган, – сказал Мерлин и поморгал, стараясь уяснить себе, где именно у него в глазу соринка. – Да я и сам… Впрочем, я держался превосходно. Пристали ко мне: какими я пользуюсь источниками при чтении курса истории. Как будто не ясно, какими! Как будто кому-нибудь можно сейчас доверять, кроме себя самого! В
– Что до меня, то я вынужден был упомянуть драконов, – повинился Зигфрид. – Но очень сжато и без дальнейшей видовой классификации, – уточнил он.
Мерлин схватился за голову.
– Мне пришлось сказать, – начал Мак Кехт, – что я был военным хирургом в период активных боевых действий на севере Ирландии.
– С этого места, пожалуйста, рассказывайте все очень подробно, – вдруг попросил Змейк.
– Хорошо, – покорно сказал Мак Кехт. – Меня спросили, был ли я в составе миротворческих сил. Я не стал кривить душой и сказал, что… это было не совсем так.
– После этого вас, разумеется, заподозрили в связях с ИРА, – просто сказал Змейк.
– Боже мой, ну конечно! – воскликнул Мак Кехт. – Как это не пришло мне в голову! После этого у меня спросили, неужели я, имея такое прошлое, считаю себя вправе работать с детьми?
– Это какие-то нелюди! – порывисто воскликнул Мэлдун.
– Да нет же! Они сочли меня бывшим террористом, – как бы извиняясь за членов комиссии, сказал Мак Кехт. – А поскольку упоминание о моем прошлом связано у меня с ужасными комплексами, то я, признаться, растерялся, и, боюсь, они заметили мою неуверенность…
В это время открылась внутренняя дверь, уводившая в лабиринт, и из нее вышел взлохмаченный Пифагор.
– Ко мне сегодня приставали какие-то плебеи, называя меня сотрудником системы общего образования, – гневно обратился он к Мерлину. – Если вы не можете обеспечить мне условий работы, – возмущенно продолжал он, – я могу и уехать обратно в Кротон.
Пифагора окружили Дион, Орбилий и Змейк и живо объяснили ему, что ситуация такова, что личные амбиции придется проглотить.
– Когда кого-нибудь из вас, – чеканно сказал Мерлин, – вызовут для собеседования и зададут вам там, чего Боже упаси, какой-нибудь вопрос, – он сделал многозначительную паузу, – ради всех святых, коллеги, отвечайте на него, именно на него, на этот вопрос. Заметьте, я не напоминаю вам, чтобы вы, будучи вызваны на собеседование, заходили бы в зал через дверь, то есть именно в дверь заходили бы, а не еще как-то. Я ни слова не говорю о том, что не нужно посреди разговора вдруг демонстрировать свою способность дышать огнем. Я думаю, вы и сами достаточно ответственны, чтобы понимать, что это не дружеская беседа. Что еще, Тарквиний? Помогите мне.
– Не стоит трясти своими прошлыми регалиями и вспоминать, как при дворе царя Ашурбанипала вам была пожалована в знак особых заслуг священная мартышка, – нехотя изрек Змейк.
– Да, верно! – оживился Мерлин. – Боже мой, Тарквиний, какая все-таки у вас светлая голова!..
– Впрочем, все эти меры предосторожности излишни, –
– А мы все-таки попытаемся, – возразил Мерлин. – Невелика беда – допустили пару оплошностей. Можно списать на несварение желудка. Вот если бы я случайно явился на собеседование без головы или еще что-нибудь, тогда конечно, а так…
– А вы уверены, что когда были на собеседовании, ваша голова была при вас? – холодно поинтересовался Змейк.
– Оставьте ваши аллегории, Тарквиний, – разгорячился Мерлин. – Знаете, мне уже приписывали и государственную измену, и ересь, и до сих пор мне всегда, абсолютно всегда удавалось все списать на несварение желудка! Кстати, пусть студенты не думают, что мы настолько озабочены происходящим, что позабудем разобрать их успеваемость и случаи злостного хулиганства!.. Вот вы, Мэлдун: вы там у себя, на «Началах навигации», изучаете способы отдать концы во всяких там увертливых морях тропического пояса, а вы бы лучше изучали способы НЕ отдать концы! А то вон один студент вчера учился вязать морские узлы и натянул этот свой канат поперек лестницы черного хода. А тут как раз шел я! Я шел, вы понимаете!..
– Кстати о хулиганстве, – со всей доброжелательностью сказал Мак Кехт. – Оуэн, ваш протеже, Бервин, сын Эйлонви, постоянно сидит в библиотеке, изучает поэзию…
– А при чем тут хулиганство? – подслеповато щурясь, спросил архивариус. – Все бы так хулиганили!..
– Но Бога ради! – воскликнул Мак Кехт. – Он же превращается во все!..
– Мне странно слышать это от Туата Де Дананн, – колко заметил Мак Кархи.
– Я бы слова не сказал, но там же кругом читатели! – слабо возразил доктор. – Вчера напротив девочки сидели, пытались сделать конспект по медицине. Бервин же меняет облик пятнадцать раз за минуту, рядом с ним невозможно заниматься!..
– Скажите своим девочкам, что, когда занимаешься, не вредно иногда бывет сосредоточиться на учебнике, а не пялиться на то, во что превращается твой сосед. Пришел заниматься, так занимайся. И нечего глазеть по сторонам, – сказал Мак Кархи так резко, что сам удивился.
– Мне очень нравится ваш новый тон, Оуэн, – встрепенулся Мерлин. – Я даже не подозревал за вами способности выпускать когти такой длины. Видимо, Бервин действительно чего-то стоит, если при нападках на него у вас появляются интонации настоящего преподавателя.
Сюань-цзан сидел под корявой шелковицей возле Башни Сновидений, переименованной им в Башню Западных Облаков, и диктовал трем своим ученикам, с величайшим вниманием глядя на то, что выводили их кисти на кусках выцветшего, застиранного шелка:
– У старых дворцовых ворот Тропа меж акаций. К пути На дальнее озеро И Она неприметно ведет.Черты ваших иероглифов, Тангвен, настолько зыбки, что похожи на бамбук, едва прорисовавшийся в тумане. Боюсь, вы слишком жидко развели тушь. Ваш иероглиф «сяо» так слипся с иероглифом «лу», Эльвин, как будто двое влюбленных жмутся друг к другу, укрывшись от дождя под деревом фэн. Вертикальные черты ваших иероглифов, Афарви, отклонились от вертикали, подобно лианам, колеблемым осенним ветром в Шаннань под тоскливые крики обезьян.